Предводитель Василий Васильевич Брещко-Брешковский и его знаменитые родственники

Оглавление

Родословная Брешко-Брешковских. 2

«Бабушка русской революции» Екатерина Константиновна Брешковская. 5

Родоначальник русского остросюжетного приключенческого романа Николай Николаевич Брешко-Брешковский. 21

Источники и литература. 30

 

Родословная Брешко-Брешковских

Герб рода Брешко-Брешковских

 

Фамилия Брешко-Брешковских происходит из древнего польского шляхетства. Родоначальник Брешковских, Якуб, по привилегии польского короля Яна Казимира «за знатную службу» был пожалован в 1650 г. в потомственное владение с. Сожною, дер. Белицею и хут. Белицким Мстиславскаго воеводства. После Переяславской Рады, сын его, Алексей Брешко-Брешковский, по выходе в 1677 г. в Малороссию, поселился на жительство в местечке Почеп Мглинского уезда.

Согласно «Родословной книге Черниговскаго дворянства» Г. А. Милорадовича, Алексей имел двух сыновей – Ивана и Тимофея. Сын Тимофея, Василий, был Почепским войтом.

Их потомки по указу Государственного Совета от 17 февраля 1825 г. получили благоприобретенное дворянство и владели крестьянским населением и имением в слободке Брешковой. Род Брешко- Брешковских был занесен в 6- часть родословной книги Российской империи и имел свой родовой герб, в красном поле щита которого расположен конь.

Потомок Якуба в шестом поколении Иван Тимофеевич стал родоначальником двух ветвей Брешко-Брешковских, которые оставили заметный след в истории Мглинского края. Из первой ветви, возглавляемой сыном Ивана Тимофеевича Григорием, вышел Уездный Предводитель дворянства Василий Васильевич, родившийся в 1846 г.

 

 

 

Родословная Брешко-Брешковских

Отец Василия Васильевича, Василий Григорьевич, родившийся в 1920 г., служил губернским секретарем. Василий Васильевич в 1892 г., имея чин коллежского регистратора, стал Предводителем дворянства, но пробыл на этом посту недолго – уже в 1893 г., вероятнее всего вследствие смерти, его сменил Рославец Михаил Васильевич. Известно, что в 1877 г. Василий Васильевич был избран от землевладельцев гласным Земского уездного собрания. В 1888-1890 гг. он становится заместителем Председателя Дворянской опеки края. В 1891-1893 гг. избирается депутатом Дворянского собрания Черниговской губернии от Мглинского уезда. К сожалению, других сведений о жизни Василия Васильевича мы не имеем.

Родоначальником второй ветви стал другой сын Ивана Тимофеевича – Петр, у которого было шесть сыновей. Самый младший из них, Николай Петрович, родившийся в 1835 г., во время работы в ссудно-сберегательной кассе с Луговец познакомился с Екатериной Константиновной Вериго, ставшей, позднее, известной как «бабушка русской революции». Молодой человек разделял увлечения Екатерины либеральными идеями, и вскоре после знакомства молодые люди женятся.

После свадьбы молодожены продолжают активно работать в школах, разъясняли крестьянам их новые права и обязанности, связанные с реформой земского самоуправления, и налаживали связи с другими либеральными помещиками края. Но их совместная работа продолжалась недолго.

Многие дворяне, жившие по соседству, подозрительно отнеслись к деятельности Брешковских и их друзей, поскольку в результате старая помещичья «партия» оказалась вытесненной из местных органов самоуправления. Предводитель Мглинского дворянства Есимонтовский лично отправился в Петербург к министру внутренних дел с доносом, обвиняющим Вериго, Брешковских и их соратников в антиправительственной пропаганде.

На мглинских либералов обрушивается гнев подозрительной губернской администрации. Отец Екатерины Брешковской, Константин Михайлович Вериго, был удален с поста мирового посредника за неблагонадежность, чету Брешковских отдают под надзор полиции. Все школы, кассы и библиотеки, созданные Брешковской, в одночасье оказались закрыты.

Екатерина Брешковская отвечает на разгром культурной работы уходом в революционную работу. В своей автобиографии она позже напишет, что именно тогда ей стало окончательно ясно, «что правительство боится сознательности народа и старается его держать в рабском бесправии», и именно это заставило ее искать «другие способы работать на пользу дорогого мне народа...».

После невозможности заниматься в уезде просветительской работой среди крестьян «мужу она предъявляет ультиматум: или идти вместе по предстоящему ей тернистому пути, или разойтись, – писал лидер партии эсеров В.М. Чернов. – Идти ей приходится одной.»

После разрыва отношений с Екатериной Константиновной, Николай Петрович, вероятнее всего, продолжал жить в своем имении с. Костеничи, владея еще и урочищем «Добрище» Мглинского края. В семье Николай Петровича и Екатерины Константиновны в 1874 г. родился родоначальник русского остросюжетного приключенческого романа Николай Николаевич Брешко-Брешковский.

По родословной мглинских Брешковских нетрудно установить, что Николай Петрович Брешковский был близким родственником Предводителя дворянства Василия Васильевича – приходился двоюродным дядей, а сын Николая Петровича и Екатерины Константиновны, широко известный в Царской России писатель Николай Николаевич Брешко-Брешковский, – троюродным братом.

«Бабушка русской революции» Екатерина Константиновна Брешковская

Имя Екатерины Константиновны Брешковской (урожденной Вериго) в Советском Союзе было незаслуженно забыто только потому, что она не приняла Октябрьскую революцию и резко выступила против большевиков и их политики. Только сейчас в России стал проявляться живой интерес историков и исследователей к ее жизни, ее взглядам, революционной деятельности и той роли, которую она играла в партии социалистов-революционеров, да и в целом в предреволюционной истории России. Начав в 1873 г. свою деятельность с «хождения в народ», она затем стала одним из организаторов и лидеров партии эсеров, самой крупной оппозиционной партии в Российской империи.

В статье «Е.К. Брешковская и ее друзья в истории России», авторство которой приписывается А.Ф. Керенскому, о ней сказано: «Жизнь Катерины Брешковской - живая история целого столетия, она прошла путь от крепостного права, черной реакции императора Николая I до красной реакции Ленина, коммунизма. Никогда и нигде в истории на расстоянии одной человеческой жизни события не развивались с такой стремительностью».

Ее жизнь настолько ярка, нестандартна и насыщена революционной борьбой за справедливость, что уже современники стали называть ее – «бабушка русской революции».

Отец, сын польского аристократа, отставной гвардии поручик Константин Михайлович Вериго, был человеком умеренно прогрессивных взглядов; он интересовался идеями «энциклопедистов» и Руссо, имел большую библиотеку, состоявшую преимущественно из книг французских авторов. Следствием этих увлечений стало то, что крепостные села Луговец, в период владения ими Вериго, никогда не подвергались телесным наказаниям. Это было высоко оценено крестьянами, особенно с учетом того обстоятельства, что предыдущий владелец с. Луговец, Павел Павлович Белецкий-Носенко, использовал свое право на наказание розгами как само собою разумеющееся при любой провинности.

В статье «Ранние годы» Екатерина Константиновна о своих родителях вспоминает:

«Отец мой, Константин Михайлович Вериго, родился в Орловской губернии — думаю, что был он сыном поляка Вериго. Мать звали Ольгой Ивановной, чисто русского рода, урожденная Горемыкина, из Новгородской губернии.

Оба получили прекрасное образование, были способны к наукам и языкам, воспитывались в те годы, когда после «двенадцатого» Россия была полна пленных французов. Между ними было немало людей с широким образованием, влюбленных не только во Францию, но и в свою великую революцию. Их головы были полны учением энциклопедистов, и это учение они с жаром передавали русской молодежи. Такой француз, оставшийся от двенадцатого года, состоял гувернёром и при отце — он был воспитан на Дидро и на французских классиках. Отец был человек изящный, изысканный, деликатный, никто никогда от него грубого слова не слышал, он и сам старался с грубой жизнью не соприкасаться — в поле выходил лишь тогда, когда мужики с работ домой возвращались. Имением управлял и сельское хозяйство вел по французским манюэлям, поэтому и разорял всё — ничего не умел. Мужики на него как на чудака смотрели, а окружающие помещики уважали и любили к нему в гости ездить. Все они были ниже его по культурному уровню, он с ними лишь удостаивал в преферанс играть.»

Отставной гвардии поручик Константин Михайлович Вериго, по воспоминаниям его внука Николая Николаевича «был красив и следы красоты сохраняло до конца его правильное, с крупными породистыми чертами лицо». Николай Николаевич отмечает, что при встрече в доме своего крестного отца князя Белосельского в Петербурге с французским посланником, тот обратил внимание на огромное внешнее сходство молодого гвардейца с Наполеоном». Это сходство передалось отчасти и его дочери Екатерине.

Истоки мировоззрения Екатерины и выбор жизненного пути был полностью ею определен еще в имении отца Константина Михайловича в с. Луговец Мглинского уезда, где она прожила почти 27 лет.

Мать Екатерины – Ольга Ивановна Горемыкина – окончила Смольный институт благородных девиц, и наряду с другими познаниями, в совершенстве владела французским и немецким языком, была примерной прихожанкой, женщиной строгих правил, старалась дать детям христианское воспитание и до конца сохраняла много институтской наивности.

«Мать моя была религиозной женщиной, – вспоминала Брешковская. – Читала нам Евангелие и жития. Последние особенно производили на меня впечатление. На какие только муки люди не шли, лишь бы отстоять свою веру, отказаться от зла и не делать дурного».

На юную Катю особое впечатление произвело житие Великомученицы Варвары: что она ради любви Божией все презрела – род, отеческую любовь, отеческое лжеверие, богатство, юность, красоту, все земные наслаждения.

Истязание Варвары за веру

Отец Варвары Диоскор отсекает ей голову

 «Особенно поразила меня жизнь Варвары-мученицы, сознательно и твердо шедшей на пытку и казнь за свои христианские верования, мужественно претерпевшей все до конца, своими собственными руками откинувшей волосы, когда добровольно положила свою голову на камень для отсечения..., – отмечает Брешковская. – Ее житие проникло до самого дна моей юной души, как стрела вонзилась в нее и осталась в ней на всю жизнь. У нас в семье был обычай читать три акафиста – Иисусу сладчайшему, Николаю-угоднику и Варваре-великомученице. Я особенно любила последний. Многое пришлось мне перенести в моей долгой жизни, но образ Варвары, само воспоминание о ней укрепляло мою волю, вносило успокоение в мою душу. Ее судьба, ее мучения были для меня примером на всю жизнь, уже тогда я была готова, как Варвара-великомученица, все претерпеть ради своих убеждений, в борьбе за справедливость, за равенство всех людей».

Возможно, что образ Великомученицы Варвары оказал такое влияние на юную Катю еще и потому, что, будучи во Мглине, она вблизи величественного Успенского собора зримо видела деревянную церковь, воздвигнутую в честь пошедшей за веру на казнь Варвары. Такой идеал и жертвенный путь революционной борьбы за справедливость, избранный юной Екатериной еще в детстве, позволяет говорить об определенном отождествлении ее с раннехристианскими святыми.

В 1910 году, почти 60 лет спустя, корреспондент английской газеты, увидев К. Брешковскую на судебном процессе, написал:

«Эта престарелая, седая женщина, одетая в черное поношенное платье, — бабушка, как любовно зовет ее партия освобождения, — шла с достоинством и сияющим лицом, как мученица, вдохновляемая величием дела, которому она предана и которое превращает страдание в высшую радость».

Росла Екатерина вдумчивым ребенком с большими серыми глазами, в которых светились наблюдательность и пытливый ум не по годам. Она не могла видеть ни драк, ни слез и чуть что-нибудь такое, сама убегала со слезами и, спрятавшись в громадном саду, горько плакала.

Из усадьбы ее тянуло на деревню. Она заходила в хаты, помогала крестьянкам в незатейливом их хозяйстве, и, насмотревшись бедноты и горя, возвращалась в усадьбу еще более задумчивой. Случалось, во время обеда маленькая Катя не могла ни к чему притронуться.

Усекновение главы Иоанна Предтечи

Увлекаясь живописью, Екатерина в юности даже писала иконы. Как сообщает ее сын Николай, в 1917 г. в усадебной церкви еще сохранялись некоторые из написанных ею икон.

Особенно ей удалась икона Усекновение главы Иоанна Крестителя. В своих воспоминаниях о матери, Николай Николаевич пишет, – «как сейчас вижу, мертвенный зеленовато-бледный тон аскетического лица с полузакрытыми веками. Это было написано тринадцатилетней девочкой, написано без всякой школы, без учителей, но с анатомической грамотностью, чувством красок и вкусом.»

Вероятнее всего, это была копия иконы В.Л. Боровиковского Усекновение главы Иоанна Предтечи храма Покрова Богородицы с. Новая Романовка, который юная Катя, безусловно, посещала вместе со своей набожной матерью. Таким образом, учителем, скорее всего, выступил сам великий Боровиковский.

«Мое влечение ко всему страдающему человечеству росло вместе со мною, а учение Христа служило мне опорой и утешением... - писала о себе Брешко-Брешковская. В работе моей учение Христа всегда занимало центральное место <…>.Учение христианское ставлю несравненно выше социалистического. Последнее имеет глубокое значение лишь тогда, когда оно озарено светом слов Христа: люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душою твоей, всем разумом, всей силой...»

Хотя Екатерина в течение всей жизни сохраняла непоколебимую веру в Бога, она никогда не была православной в привычном значении этого слова, а ее религиозность приобрела весьма специфические формы, выражавшиеся в стремлении любыми средствами и способами бороться за «светлое будущее» народа. Считая себя христианкой, она не только не видела ничего преступного в борьбе против православной монархии, но и оправдывала революционный террор, считая политические убийства приемлемым средством достижения будущего «царства правды».

«Для меня несомненно, что основу своего физического и духовного строения я получила от отца, – пишет Брешковская в 1924 г. – Все же поправки и смягчения перешли от матери. Пылкость, страстность и бескорыстие унаследованы мною от отца в сильной степени. Унаследованы и непрактичность в обыденных делах, доверие к людям, но и чувство внутреннего достоинства; снисходительность к слабым: женщинам и детям особенно.

От матери получила здоровое чутье, бодрый ум, энергию (она мало мечтала) и чувство долга: сделать что надо, не откладывая, и довести до конца, а также и христианское милосердие. Она же воспитала всех нас в рамках сдержанности и благовоспитанности. Стремилась она видеть в детях своих людей выдающихся своего общества, своей среды светской, образованной, элегантной. Так было, пока мы росли под ее руководством, а это продолжалось до совершеннолетия девочек.

Очевидно, что элементы отца и матери удачно дополняли друг друга. Но более сложен вопрос относительно той сильной и неизменной любви к человеку и веры в него, что будто родились вместе со мной. Я не могу запомнить ни времени, ни момента, когда бы я относилась равнодушно или невнимательно даже к неравенству положения людей, не только уж к их нуждам или страданиям.»

Николай Николаевич вспоминает, что родители Брешковской, Константин Михайлович и Ольга Ивановна, похоронены были рядом, на погосте церкви Николая Чудотворца.

В 1860-х годах, работая в Мглинском уездном земстве и народной школе, организованной ее отцом, Екатерина стала, по собственным словам, «свидетельницей... страшной драмы освободительной эпохи» Александра II, а затем болезненно пережила наступление реакции. В год отмены крепостного права Екатерине Брешковской было семнадцать лет. В то время в среде интеллигентной дворянской молодежи сам воздух был насыщен либеральными идеями и стремлением распространить культуру и образование среди освобожденных крестьян. Екатерина, всегда принимавшая горячее участие в спорах по вопросу об освобождении крестьян, считала, что надежды, возлагаемые на реформу, не оправдались.

Об этом периоде своей жизни Брешковская сообщает:

«Мне было семнадцать лет, когда в 1861 году крестьян освободили от произвола помещиков, но так плохо наделили землей, что рабочему народу пришлось снова идти в кабалу к богачам. Волнения крестьян вызывали страшные экзекуции; страдания их проходили на моих глазах и усиливали мое стремление служить народу моему, чем только могу, ради облегчения его горькой доли. Ни о каких революционных кружках и организациях в провинции тогда не было слышно, но скоро наступила работа земская, и я приложила к ней свои старания».

Получив отличное домашнее образование, изучив французский, немецкий и английский языки, выйдя замуж за вполне пристойного соседа-помещика, Николая Брещко-Брешковского, Екатерина после наступления реакции круто поменяла курс своей жизни, встала на путь борьбы и лишений.

Вначале помыслы Брешковской не шли дальше легальной культурной работы в деревне. Вместе со своим отцом, мужем и их соседом из с. Павловки Кеноном Фомичем Байдаковским она всей душой отдалась организации школ, библиотек и больниц в своем уезде. В это время идеал Брешковской и Байдаковского состоял в том, чтобы «развивать человеческую личность в физическом, умственном и нравственном отношениях и воплощать истину и справедливость в социальных формах».

Но ни в земстве, ни на прилегающей территории Байдаковский и Брешковская ничего не добились. Власти, встревоженные слишком быстрым распространением культурных учреждений в деревне, послали донос в Петербург. Этого доноса оказалось достаточно, чтобы все либеральные начинания были прерваны самым грубым способом. Школы, основанные семьями Брешковских и Байдаковских, были закрыты, им запретили работать среди крестьян, а все участники просветительской работы либо высланы в северные губернии, либо отданы под надзор полиции. Последнему подверглась и вся семья Вериго.

Тогда-то и произошел раскол. Отец и муж Брешковской покорились правительству и остались лояльными либералами, а юная Екатерина долг перед народом поставила выше верности правительству. Она начала революционную деятельность, навсегда отказавшись от удобств и привилегий своего социального и экономического положения.

Муж Екатерины, Николай Брешковский, придерживаясь либеральных взглядов, считал, что жена его сама вправе решать: сохранять ли семью или оставить ее ради «общественных интересов», посвятить ли себя воспитанию детей или – революции.

В результате, бросив мужа, Екатерина в 1874 г. отдала на попечение родственницы маленького сына и с головой окунулась в стихию борьбы. Она была натурой эмоциональной, в её миросозерцании идеи христианства переплетались с идеями народнического социализма. С 1873 Екатерина член кружка "чайковцев" – организации, решившей "проникнуть в народ лично, а не только посредством книг и листовок". Под именем солдатки Феклы Косой, в крестьянском облачении, с котомкой за плечами, ходила по деревням, с целью непосредственной подготовки крестьянского восстания. Составляла агитационные прокламации крайне радикального содержания.

В одной из прокламацией, Брешко-Брешковская, апеллируя к религиозности крестьян, писала:

«...противна Богу такая глупая покорность и приказывает Он своему народу взяться за разум... грянуть на врагов своих» и биться «до тех пор, пока не истребят всех, до последнего, пока не останутся на земле только честные труженики, которые одни угодны Богу», «приказывает Господь народу своему напасть на города и жилища купцов, помещиков и жидов и разорять их до основания, поганых же злодеев вешать и резать, а имущество их награбленное делить поровну между собою. Тогда люди будут жить мирно и дружно ...и у каждого будет достаточно своего».

Не удивительно, что Брешко-Брешковская была арестована, просидела до суда свыше 3 лет. На "Процессе 193-х" заявила, что имеет честь "принадлежать к социалистической и революционной партии российской" и потому не признаёт этого суда.

В ее жизни начинается долгий этап тюремных заключений, каторжных работ, ссылки. Находясь под следствием, написала «Воспоминания пропагандистки». Из Петропавловской крепости тридцатилетнюю женщину отправили прямиком в Восточную Сибирь.

Единственная женщина, осужденная по «Процессу 193-х» на каторгу и поселение в Сибири (еще раз судилась за побег в 1881), была лишена свободы на 22 года. Встречи и впечатления этого периода жизни дали материал для портретно-мемуарных очерков «Ипполит Мышкин и Архангельский кружок», проникнутых, главным образом, мыслью о нравственности и политическом праве интеллигенции, оскорбляемой правительством, на любые формы сопротивления ему.

Посещение ее в этот период американским журналистом Джоржем Кеннаном вызвало в последнем духовный переворот. Он приехал в Россию для обследования политической ссылки, склонный оправдывать царскую администрацию, вынужденную применять репрессии против террористов. После встречи с Брешковской, а затем и со многими другими ссыльными, он написал книгу «Сибирь и ссылка», которая всему миру показала ужасы политической ссылки в России и благородные образы борцов за свободу.  В книге Кеннан приводит слова Брешковской, обращенные к нему, и свое впечатление от них:

«Мистер Кеннан, ...мы можем умереть в ссылке; за нами могут умереть наши дети и дети наших детей, но что-нибудь выйдет из этого! ... С тех пор я не видел и не слышал более госпожи Брешковской; она прошла как случайная тень в моей жизни; но всякий раз, когда я вспоминаю ее последние слова, я снова и снова чувствую до какой степени было поднято мое мерило мужества, силы и героической самоотверженности - и поднято рукою этой женщины».

Книга Джоржа Кеннона была переведена на все европейские языки и произвела огромное впечатление на общественное мнение Америки и Европы. Благодаря этой книге широко прогремело и имя Екатерины Брешковской.

Освободившись по амнистии в сентябре 1896 г. по случаю коронации Николая II, она за несколько лет объездила 29 губерний, собирая силы будущей партии эсеров. В 1899 вместе с Г. А. Гершуни образовала в Минске «Рабочую партию политического освобождения России», в 1902 слившуюся с эсеровской. В ее статьях 1900-х годов в форме писем к «внукам и детям, сестрам и братьям» проходит напоминание о «великом прецеденте великого хождения в народ».

Екатерина Брешковская на тот момент была, по ее признанию, «едва знакома с учением, обещавшим неизбежность социалистической революции при достаточной насыщенности фабрик и заводов в России». Она сохраняет свойственную народникам идеализацию деревенской жизни и остается верной своим принципам. Всегда работавшая, прежде всего с крестьянами и видевшая именно в сельской общине основу русской цивилизации и будущей республики, она не могла разделить равнодушия марксистов к аграрному вопросу и тем более, их представления о роли крестьян в будущей революции.

«Шесть лет вагоны были мне квартирой, – рассказывает она. – Я собирала людей всюду, где могла: в крестьянских избах, в мансардах студенток, в либеральных гостиных, в речных барках, в лесах, на деревенских мельницах».

«За границу шли вести, – вспоминает лидер партии эсеров В. М. Чернов, – «бабушка» витает по всей России, как святой дух революции, зовет молодежь к служению народу, крестьян и рабочих – к борьбе за свои трудовые интересы, ветеранов прошлых движений – к возврату на тернистый путь революции. "Стыдись, старик, – говорит она одному из успокоившихся, ведь эдак ты умрешь со срамом, – не как борец, а на мягкой постели подохнешь, как изнеженный трус, подлой собачьей смертью».

Период с 1896 по 1903 годы стал решающим в жизни Екатерина Константиновна – она стала одним из основателей и организаторов партии социалистов-революционеров, приняв активное участие в составлении теоретической платформы этой партии, которая, опираясь на традиции народников и народовольцев, должна была сплотить новую молодежь и старых революционеров с широкими народными массами, чтобы вместе противостоять влиянию марксизма. На организацию партии и ушли первые годы пребывания Брешковской в России.

Е . К. Брешко-Брешковская, 1914

Занимая в эсеровской партии крайне левую позицию, Брешковская, убедившись, что "хождение в народ" малоэффективно, стала активной сторонницей террора. Она не довольствовалась избирательностью террора и желала максимально расширить его, превратив в массовый. И хотя, как отмечают историки, не засветилась ни в одной боевой операции, но вдохновляла на вооруженную борьбу молодежь, считая, что для достижения "благих целей" годятся любые средства.

Требуя от революционеров «личной вооруженной инициативы», Екатерина Константиновна наставляла революционную молодежь: «Иди и дерзай, не жди никакой указки, пожертвуй собой и уничтожь врага!». Она была уверена в том, что для достижения благих целей любые средства хороши, и «распоряжалась чужими жизнями с легкостью и жестокостью».

В 1903 году Екатерина Константиновна, опасаясь очередного ареста, перебралась в Швейцарию, а в 1904 читала лекции о борьбе с царизмом в США. Находясь в эмиграции, она продолжила революционную борьбу, войдя в руководящие органы эсеров, включилась в подготовку партийных пропагандистов, собирала деньги для революционных террористов. Встречаясь с российскими либералами, Брешковская, как вспоминал кадетский лидер князь Петр Долгоруков, «говорила, что мы, либералы, должны приступить к более решительным действиям», и если «мы сами не способны на террор, то должны, по крайней мере, содействовать террористам».

Партия социалистов-революционеров (эсеров) была создана в 1906 г. на базе ранее существовавших народнических организаций и занимала одно из ведущих мест в системе российских политических партий. Она была наиболее многочисленной и самой влиятельной немарксистской социалистической партией. Триумфом и трагедией для эсеров стал 1917 год. В короткий срок после Февральской революции партия превратилась в крупнейшую политическую силу, достигла по своей численности миллионного рубежа, приобрела господствующее положение в местных органах самоуправления и большинстве общественных организаций, победила на выборах в Учредительное собрание. Её представителям принадлежал ряд ключевых постов в правительстве.

Когда в 1905-м г. в России началась революция, Екатерина Брешковская нелегально вернулась на родину, чтобы принять активное участие в борьбе против самодержавия. Но уже в сентябре 1907 года она по доносу провокатора Е. Ф. Азефа была арестована, содержалась два года в Петропавловской крепости.

Брешковская (крайняя слева) во время последней ссылке в Якутии, 1914 год.

Ссылка в Сибирь в 1910 г., жизнь там и неудачный побег в ноябре 1913 широко освещались русской и заграничной печатью. Очерки, написанные Брешковской в ссылке, отмечены углублением в психологию семидесятниц – это «...не только сознание своей правоты, но и чувство наслаждения этой правотой».

Из отпущенных ей 90 лет, более тридцати она провела в тюрьмах (из них три года - в одиночке Петропавловской крепости), на каторге и в ссылке в Сибири (1874-1896, 1907-1917 гг.). Поэт Яков Полонский в стихотворении «Узница», посвященном Брешковской, написал такие строки:

Что мне она!- не жена, не любовница,
И не родная мне дочь!
Так отчего ж ее доля проклятая
Спать не дает мне всю ночь!

Спать не дает, оттого что мне грезится
Молодость в душной тюрьме,
Вижу я - своды... окно за решеткою,
Койку в сырой полутьме...

Февраль 1917-го вознес Екатерину Константиновну Брешковскую на вершину славы. Ещё не высохла подпись на указе Николая II об отречении, как в место ссылки Брешковской Минусинск, полетела за подписью А. Ф. Керенского депеша Временного правительства – освободить и с почётом доставить в Петроград ссыльную Екатерину Брешковскую. Телеграмма с приказом о немедленном освобождении «бабушки русской революции» из-под стражи стала вторым по счету распоряжением, изданным новым министром юстиции А.Ф. Керенским.

Проводы носили небывалый характер. Квартира и двор «бабушки» в Минусинске были переполнены провожающими. На проводы явились буквально все местные жители. «Бабушка» тронулась в путь под звуки революционного гимна, подхваченного всеми провожавшими. 73-летнюю революционерку торжественно отправили в Европейскую Россию, выделив ей специальный вагон и обставив это возвращение, по словам современника, «сплошным триумфом».

Триумфальное возвращение длилось полтора месяца, с выступлениями перед восторженной публикой чуть ли не на всех станциях. Репортеры и «сознательные граждане» с красными бантами с нетерпением ожидали ее приезда. Всюду ее встречали под звуки оркестров и построением воинских частей.

Брешковская была поселена в Зимнем Дворце. Керенский пел ей дифирамбы, называя Брешко-Брешковскую «ближайшим водителем по духу»; она отвечала ему тем же, провозгласив его «достойнейшим из достойнейших граждан земли русской», «гражданином, спасшим Россию». Она находилась в самом радужном состоянии духа: «Вот так и вышло, как я думала. Теперь надо нам Россию надо заново отстраивать».

Триумф, с которым ее встречала в апреле 1917 г. революционная Россия, можно лишь сопоставить с тем почетом и атмосферой, которая около 20 лет назад окружала возврат Александра Солженицына в Россию из США. По  вниманию газет и журналов к освобождению Брешковской из ссылки,  по числу посвященных ей статей, заметок и речей это возвращение удивительным образом совпадает с таким же всеобщим вниманием общества и средств массовой информации к возвращению в 1994 г. из США в Россию  А. И. Солженицына, который из Владивостока проехал на поезде через всю страну, с многочисленными остановками и речами, а закончил путешествие в Москве, выступив в Государственной думе.

Солженицын изучал и хорошо знал события, сопровождавшие Февральскую революцию, и, безусловно, при подготовке сценария своего возвращения в Россию, использовал организованную Временным правительством встречу Брешковской, как важный пример для себя.

Автомобиль Е.К. Брешко-Брешковской. Фото 1917

Находясь на вершине славы, Екатерина Константиновна активно включилась в пропагандистскую работу, как «упряжный вол». Разъезжая по стране, она выступала в защиту нового строя, Временного правительства, популяризировала эсеровскую программу. Будучи страстной патриоткой, требовала доведения войны с Германией до победного конца, активно поддерживала формирование женских «батальонов смерти»: «С вами правда, с вами честь, с вами благословение великой Родины вашей, прочь сомненья — смело вперед!»

Выступая на митинге перед солдатами и матросами в Петрограде, она заявила: «Великие воины и граждане, освободите нас скорее от врага. Я, старуха, идти на войну не могу, хотя если бы вы этого потребовали от меня, отправлюсь...».

Ездит по стране и агитирует за Керенского — «достойнейшего из достойных граждан земли русской». Съезд эсеров (май/июнь 1917-го) отказывается избрать Керенского в свой ЦК, и Брешковская выходит из его состава. Кстати, именно с легкой руки Керенского её стали называть «бабушкой русской революции».

Керенский – её бог: «… я знала о его деятельности как присяжного поверенного, всегда летевшего на защиту попранных прав рабочего народа, в каком бы конце бесконечного и бесправного государства нашего ни повторялись безобразия и жестокости, чинимые царской администрацией. Следила за его речами в Думе с большим интересом, а когда он приезжал на Лену, чтобы разобраться в причинах расстрела двухсот рабочих на золотых приисках, и затем возвращался в Россию – он проездом навестил меня в Киренске».

В Государственном архиве кино-фото документов сохранились кадры кинохроники о Брещковской за 1917 г.

https://www.youtube.com/watch?v=cxy5-2LIZ00

Брешковская пишет автобиографию, издает серию брошюр, в которых доступно излагает основные положения эсеровской программы и вместе с тем отвечает на злободневные вопросы, волновавшие людей.

В Москве ею было основано находившееся на Кузнецком мосту издательство фонда имени «бабушки русской революции Е.К, Брешко-Брешковской» для распространения книг среди народа, так более всего ее беспокоит темнота народа и отсутствие просвещения.

Говоря об Учредительном Собрании, Брешковская видит в нём не только "тот фундамент, на котором будет строиться великолепный хрустальный храм Свободной России", но и рекомендует туда "выбрать людей... которые ещё при старом порядке не переставали говорить о Земле и Воле". В наказ депутатам должны быть положены требования эсеровской программы:

1. Демократическая Республика;
2. Вся земля народу, социализация земли;
3. "Да здравствует равноправие всех национальностей, населяющих Российское Государство! Долой сословия и привилегии!";
4. "Закон о всеобщем обязательном образовании" и "Да здравствует 8-часовой рабочий день - путь к образованию, благосостоянию и здоровью!";
5. Добиваться всего этого на основе всеобщего, равного, тайного и прямого голосования

В конце июня 1917 года Брешковская, при посредничестве американского Красного креста, получила из США огромную по тем временам сумму – более двух миллионов рублей, предназначенных, в первую очередь, для пропаганды продолжения войны. Как видим, и тогда, и сейчас, американцы остаются верными самим себе – предпочитая купить тех, кто готов воевать, чтобы самим остаться, по возможности, в стороне, получая при этом значительную выгоду от торговли оружием и продолжения войны на другом континенте.

Хотя Екатерине Брешковской не довелось ни сыграть в Февральской революции решающей роли, ни определить ход ее развития, тем не менее, она стала поистине культовой фигурой этой смутной эпохи, ее символом, «эмблемой торжества свободы и социализма», как писал 1-й Председатель Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Н.С. Чхеидзе. После возвращения из ссылки, Брешковская стала одной из самых колоритных деятельниц, существенно влиявших после Февральской революции на ход событий 1917 года…

Октябрьской революции «бабушка русской революции» не приняла. Отношения с «марксятами», как она называла новую поросль революционеров, у нее не сложились еще до революции, а в середине 1917 г. острота дискуссий и противоречий эсеров с большевиками достигли такой степени, что они стали призывать Керенского сурово расправиться с большевиками:

«Грешным делом, и я требовала от него решительных мер, ...сколько раз говорила: «Возьми Ленина»! А он не хотел. Все хотел по закону. Разве это было возможно тогда? И разве можно так управлять людьми? ...Посадить бы их на баржи с пробками, вывезти в море и пробки и открыть. Иначе ничего не сделаешь. Это как звери дикие, как змеи – их можно и должно уничтожить. Страшное это дело, но необходимое и неизбежное». Как шутили современники, «бабушка невзлюбила свою внучку».

Памятник на могиле Е. К. Брешковской в Праге

Уже в конце 1917-г. родовое имение Екатерины Брешковской в с. Луговец было разгромлено «освобожденным народом», за счастье и справедливое отношение к которому она так истово выступала и боролась всю жизнь, а в начале 1918 года революционные солдаты искололи и портрет «бабушки» штыками. В итоге, революционерка с полувековым стажем поддержала зарождавшееся белое движение, и даже направила «белочехам» воззвание «Завещание братьям чехословакам их Бабки Катерины Брешковской», в котором просила их не прекращать борьбы с большевиками.

Окончательно разочаровавшись в «свободном народе», который на деле оказался вовсе не таким, каким он грезился ей в утопических фантазиях, в конце 1918 года Брешковская покинула Россию, перебравшись через Владивосток и Японию в США. В Америке неугомонная Екатерина Константиновна продолжила привычную для нее деятельность – только на этот раз средства она собирала уже для борьбы с большевиками. Однако ее попытки убедить американцев двинуть против Советской России 50 тысяч солдат, не увенчались успехом.

Умерла Екатерина Константиновна 12 сентября 1934 года в 90-летнем возрасте под Прагой в местечке Хвалы-Почернице. Похороны Брешковаской собрали в Чехословакии весь цвет эсеровской эмиграции. Из США специально приехал А.Ф. Керенский. От президента Чехословакии венок на могилу возложила его дочь Алиса Масарик.

За время долгой ее жизни в истории России сменилось несколько эпох, и всегда она была не простым наблюдателем, а вдохновителем и активным участником многих важнейших событий революционной России. Как справедливо отмечал в посвященном ей некрологе А.Ф. Керенский – «без нее не может быть самой истории, духовно ущербной оказалась бы современная Россия». 

Родоначальник русского остросюжетного приключенческого романа Николай Николаевич Брешко-Брешковский

Сын Екатерины Брешковской, Николай Николаевич, с юных лет рос в семье своего дяди Василия Константиновича Вериго на Волыни. Бездетная жена Василия Вера Осиповна Вериго (урожденная Адамович-Адассовская), которую Брешковская высоко ценила за ее человеческие качества, уговаривает Екатерину отдать ребенка на воспитание в их семью. Екатерина соглашается, и Николай вырастает, «считая свою тетку матерью, а настоящую мать – теткой...».

В отличие от своей сестры, Василий «исповедовал» монархизм, что передалось и племяннику, как, впрочем, и любовь к книге, перу и чистому листу бумаги. С пяти лет юный Коля начинает читать запоем. Особой любовью Николая пользовались произведения В.В. Крестовского, по роману которого «Петербургские трущобы» в 1990 году был снят телесериал «Петербургские тайны», где, однако, сценаристы и режиссёры отошли от трагического сюжета, полностью изменив многие характеры и поступки персонажей.

Дядя, однако, не смог дать Николаю классического образования – средств на гимназию и университет не было, пришлось ограничиться ремесленным училищем. Окончив его в 1893-м, Николай отправился в Петербург, где, благодаря родственным связям, получил место мелкого клерка в одной из строительных контор.

Через три года, опубликовав свой первый рассказ, он оставляет службу, быстро становится известным беллетристом и с головой уходит в «писательство». Не было в тогдашней российской столице журнала или газеты, где он бы не публиковался.

Первое выступление в печати – рассказ «Счастливый день Петра Ивановича» (1896). Сотрудничал в журнале «Живописное обозрение» и «Наблюдатель», редакторы которых оказали значительное влияние на формирование мировоззрения Николая Николаевича. В ранних произведениях Брешко-Брешковский выступал как бытописатель провинции Юго-Западного края России и запорожского казачества. За короткий период им были опубликованы повести «Запорожец Подкова» (1897), «Счастливая пора» (1898), «В забытой стороне» (1898), «По течению» (1899), «Петрусь Мартынюк» (1900), «Гайдамаки» (1901), «Мазепа и запорожцы» (1901) и др. Критики обратили внимание на молодого прозаика, указывая на «живую обрисовку характеров и тонкое понимание красот природы»

Николай Николаевич Брешко-Брешковский

Встреча с матерью произошла в начале 1897 г. в имении отца Екатерины с. Луговец, когда Екатерина вернулась из ссылки, а Николаю было уже 23 года. Об этой встрече Николай Николаевич вспоминает:

«Это был для нас всех великий семейный праздник, совпавший с рождественскими праздниками. Съехались все мы в том самом имении «Луговец», где в скромной сельской церкви много лет назад написаны были матушкою упомянутые образа. Сестры и братья Екатерины Константиновны приблизительно одногодки, – разница в нескольких годах, – жившие на воле, на свободе, казались стариками рядом с этой с этой энергичной и сильной «каторжанкой», в густых пепельно-седых кудрях. Она увидела целое взрослое поколение племянников племянниц, увидела двадцатитрехлетнего сына, которого волей-неволей ей пришлось покинуть чуть ли не шестинедельным ребенком.

«Тетя Катя» всех очаровала, сразу стала кумиром молодежи. При всей ее глубокой идейности и партийном фанатизме, в жизни это был человек широких взглядов, терпимый и мягкий.»

Во время ужина, речь зашла об императоре Александре II, и Николай заметил, насколько чудовищным и нелепым было убийство царя, давшего народу такие реформы. Екатерина Брешковская отреагировала на эти слова очень резко; встав из-за стола, она заявила: «За это тебе следовало бы дать пощечину!» — и вышла из комнаты. Как «лед» и «пламень», так и мать с сыном, хотя и помирились, но никогда по-настоящему родственными не стали и не сблизились.

О матери он не вспоминал, на письма отца не отвечал, собственной семьей тоже не обзаводился, боясь, что в браке скажется «семейная наследственность», шумных компаний избегал, предпочитая ресторанному застолью письменный стол.

Уже к концу XIX века имя Николая Николаевича было известно во всех уголках России, по крайней мере там, куда доходили его книги, журналы и газеты с его статьями. Как писал его современник, Александр Невахович,

«кто из вас в детстве, юношестве не ожидал с нетерпением очередной книжки (журнала) „Мира приключений”, „Природы и людей”, „Нивы”, кто лихорадочно не искал в них волнующего романа, экзотической повести или талантливой корреспонденции спутника наших досугов, верного друга наших юношеских мечтаний?.. Куда только не уводил нас с собою Николай Николаевич? В знойные степи Аргентины, тропические леса Бразилии, зыбучие пески Африки!.. Сколько необыкновенных, смелых приключений пережили мы вместе с его героями, как радовались их успехам, как сочувствовали им в несчастиях!.. А эти герои, смелые, отважные и дерзкие… Их мы не забыли, имена их запечатлелись в нашей памяти, и ни кровавая война, ни сумбурные годы российской смуты, ни монотонные, тусклые дни эмиграции не могли вытеснить их из тайников нашего „я”…»

В 1900-х годах Брешко-Брешковский выступал с многочисленными публикациями о спорте, модах, светской хронике, новинках живописи, ведя соответствующие разделы в газетах «Биржевые ведомости», «Петербургская газета», «Русское слово», «Голос Москвы», журнал «Звезда», «Север», «Нива», «Огонек», «Синий журнал» и др.

 

В 1906 Брешко-Брешковский издавал и редактировал иллюстрированный журнал «Огни». Являясь плодовитым художественным критиком, Брешко-Брешковский часто высказывал категоричные суждения. Так, в книге «Русский музей императора Александра III» (1903) он писал о «слабой технике» В.И. Сурикова, «слепой подражательности» М.В. Нестерова и «гениальности» Г.И. Семирадского. Предметом постоянных нападок Брешко-Брешковского были любые новые течения в литературе и живописи, в частности футуризм.

Николая Николаевича отличала необычайная литературная плодовитость: помимо не поддающегося учету количества публикаций в периодической печати на злобу дня, им было создано несколько сот романов, повестей, рассказов. Брешковский отмечал, что творческий процесс для него не представлял особых затруднений: «отнимает время сам процесс нанизывания слов и фраз. <...> Люблю диктовать, сидя у горящего камина и куря сигару, и тогда фантазируется легко и свободно, и мысли плавно и свободно ложатся на бумагу. <...> Можно в год несколько романов написать.»

В начале 1910-х Брешко-Брешковский стал самым читаемым автором в России, опережая по популярности следующих за ним А.И. Куприна и М.П. Арцыбашева. А.А. Блок писал, что он «способен читать с увлечением<...> пошлейшие романы Брешко-Брешковского, который <...> ближе к Данте, чем <...> Валерий Брюсов.»

Особый успех имели романы Брешко-Брешковским из жизни борцов и тореадоров: «Чемпион мира» (1907), «Гладиаторы наших дней» (1908), «Чухонский бог» (1910), «Роман тореадора. Гладиаторы» (1910). В спортивных романах Брешко-Брешковского Куприн увидел «подлинную печать близкого знакомства с бытом», однако В.Г. Короленко порицал Брешко-Брешковского за то, что у его персонажей «нет ни характеров, ни физиономий, а есть только мускулатура, зычный голос и большее или меньшее умение "брать на передний пояс" и "строить мосты".»

Впрочем, и Куприн, выделяя произведения на спортивную тему из всего написанного Брешко-Брешковским, порицал его прежде всего за «шаблонный стиль», за «голую порнографию, и притом холодно риторичную, взвинченную, вычурную», а также за «дурной вкус вообще».

Успеху произведений Брешко-Брешковского способствовала не только эпатирующая критиков броскость заглавий, от которых, по словам Куприна, «собаки воют и дамы в обморок падают». Читателей привлекало большое количество реалий, а также наличие в числе персонажей известных современников. Придуманные Брешко-Брешковским подробности их жизни были столь живописны и правдоподобны, что позднее некритически вносились в их научной биографии. Зачастую Брешко-Брешковский давал героям имена своих знакомых, что приводило к недоразумениям.

Ряд произведений Брешко-Брешковского был переделан им для сцены; особый успех имели «Гладиаторы», одновременно поставленные в 1909 в нескольких театрах.

Брешко-Брешковский интенсивно работал в кинематографе. Он был первым в России писателем, приглашенным для написания сценария, участвовал в создании фильмов и как режиссер.

К середине 1910-х тематика произведений Брешко-Брешковского претерпела значительные изменения: если ранее основными его героями, помимо спортсменов, были люди искусства, – «Записки проходимца» (1901), «В царстве красок» (1903), «Опереточные тайны» (1904), «Записки натурщицы» (1909), – то позднее интерес Брешко-Брешковского сосредоточился на великосветских пороках, – «В потемках жизни» (1914), «Прекрасный мужчина» (1917).

В поисках сюжетов Брешко-Брешковский объехал всю Россию и полмира, побывал на многих войнах, откуда аккуратно высылал на родину репортажи и очерки. А в короткие перерывы между командировками, он писал приключенческие романы, отдыхая, видимо «душой и телом».

Первая мировая война вновь «призвала» его «в строй». Уже в период малых балканских войн (1912-13) Брешко-Брешковский сформировался как военный корреспондент, что позволило ему в 1914 г. сразу же занять первенствующее положение в военной журналистике. Но и здесь критика отмечала присутствие шаблонов. «И чего-чего только нет в новой, горячей еще, только-что со сковородки Брешкиной книжке: и подлые шпионы, и героические сестры милосердия, и "орлы", "чудо-богатыри" русские, и кровожадные вампиры-немцы...»

Однако были и другие мнения.  Вот что писал в статье об Брешко-Брешковском его современник, связанный с парижскими литературными кругами, Александр Невахович:

«Но не только захватывающим, бесконечно темпераментным романам обязан Н. Н. Брешко-Брешковский своей заслуженной популярностью. Талантливый военный корреспондент, чуткий и зоркий художественный и литературный критик — сколько скульпторов, художников и деятелей искусства обязаны ему своей карьерой. Король русского «авантюрного» романа (истинный русский патриот в лучшем смысле этого слова) немало способствовал развитию и процветанию только-что в то время зародившейся русской авиации, давшей истории имена Нестерова, Ефремова, Ульянина и др. Борьба, легкая атлетика, автомобильный и парусный спорт — всему этому, сам спортсмен, посвятил Н. Н. не мало талантливых статей и очерков».

Брешковский, будучи военным корреспондентом, появлялся в самых горячих точках фронта, где лилась кровь и гибли солдаты, где пуля не выбирала – военный ты или штатский, одевший форму лишь вчера. Десять лет спустя Брешко-Брешковский свел все свои военные впечатления в несколько книг, самая известная из которых – «Дикая дивизия», стала настоящим бестселлером.

1917 год поставил Николая Николаевича перед выбором: пересмотреть свои убеждения или оставаться верным им и в полной мере «испить чашу» инакомыслящего. Он выбрал последнее. Решающей в этом выборе стала встреча на столичном железнодорожном вокзале матери, возвращавшейся из сибирской ссылки. Николай Брешко-Брешковский рассчитывал увидеть степенную даму, уставшую от слишком бурной для людей ее возраста (73 года) жизни. Но — просчитался, «бабушку русской революции» доставил в Питер специальный вагон, встречали ее едва ли не как очень влиятельного политика — с почетным караулом и военным оркестром… Услышав приветственную речь встречавших и матушкин ответ, Николай Николаевич, поморщившись, вывел для себя: «Погибла Россия»…

В 1918-м его арестовали из-за антибольшевистских статей, но вскоре по ошибке освободили, второго «прихода» людей в кожанках Брешко-Брешковский дожидаться не стал, бежал на Юг, где в это время формировалась Белая гвардия. В боевых действиях Николай Николаевич не участвовал, но призвание свое не оставил: писал для газет и для антибольшевистских листовок, и для издательств, выпрашивавших у него новые книги. Но в 1920-м ему пришлось бежать из России вообще, стоя на палубе английского боевого корабля, он провожал взглядом Россию.

Осел он в Варшаве и вновь — писал, писал и писал, порой сутками на пролет. Произведения Брешко-Брешковского пользовались устойчивым спросом у оказавшихся на чужбине прежних его читателей. Его читали взахлеб, за его книгами выстраивались в библиотеках в очередь, а в книжных магазинах «сметали» их тиражи в считанные часы, его называли русским Александром Дюма и Жоржем Сименоном, за ним закрепился на долгие годы титул короля русского «приключенческого» романа. Более двадцати из них были переведены на польский язык (переводили и на французский, английский, немецкий, латышский…).

В 1927-м ему пришлось перебраться в Париж, читатель и здесь встретил его с распростертыми объятиями: спрос на авантюрное «чтиво» среди эмигрантов-обывателей был всегда высок. Иным складывалось отношения «собратьев по цеху»: сколько грязи они вылили на него, сколько дутых обвинений прозвучало в его адрес, сколько клеветы распространялось на страницах периодики. Другой бы сломался, но Брешко-Брешковский жил по принципу: «Хвалу и клевету приемли равнодушно…»

Положительно о творчестве Николая Николаевича отзывался и А. Куприн. В статье, посвященной Брешковскому, Александр Иванович отмечал:

«Пишет Н. Брешко-Брешковский яркими, кричащими красками, не зная полутонов. В его распоряжении нет нежных, тонких кисточек, а лишь одна великанская кисть, которой он пишет со всего размаха, быстро, яростно и порой небрежно. Такой кистью писал когда-то Александр Александрович Дюма-первый.

Говорят про Н. Брешко-Брешковского, что он склонен преувеличивать. <…> Зато всех своих героев Н. Брешко-Брешковский неизменно облекает ослепляющей красотой, миллиардами долларов, невероятной щедростью, железными мускулами, сверхчеловеческой силой, любовью, пылающей до могилы и еще гораздо дальше… Здесь автор сгущает свои краски до такой яркости, что они начинают жечь глаза.

Но как же винить его? Он сам горячо влюблен в своих героев и награждает их – правда, не особенно умеренно – всяческими прекрасными качествами.

О Н. Брешко-Брешковском мало писала русская кумовская критика, всегда выхвалявшая свой лагерь и топтавшая ногами свежее оригинальное дарование. Чтобы выдвинуться, романисту последовательно надо было быть: в девяностые годы – народником. Перед японской войной – социал-демократом или эсером. После японской войны – буревестником, соколом, босяком или Челкашом – с потрясением основ, с презрением к народу, с ненавистью к мещанству и буржуазии. Перед большой войной и в начале ее вкусы внезапно нелепо переменились: потребовался почему-то писатель-декадент, импрессионист, футурист, дидоист, акмеист и развратник. Громко выхвалялись – самоубийства, наркомания, скотоложство и педерастия. В моде стал лимбургский сыр, ананасы в шампанском и запах тления. Верхом искусства было сделать тончайшей иголкой сложнейший узор на скорлупе от тухлого яйца. Это течение не выдохлось и поныне вместе со своими критиками.

Александр Иванович Куприн и Николай Николаевич Брешко-Брешковский

на диване в школе плавания П. Романенко, фото 1912 г.

Н. Брешко-Брешковский нечего было делать ни в этой литературе, ни на митингах, ни на социальных банкетах, ни на лекциях, ни на этих бесконечных спорах. Он писал то, что хотел, и о том жизненном, что пленяло его воображение. Он не мог и не умел петь на мотивы, ненавистные с чужого голоса. <…> Я ценю Н. Брешко-Брешковского как читатель за то, что у него в романе всегда есть голова, туловище и хвост, пропорционально связанные друг с другом; за то, что в его произведениях есть «выдумка», об отсутствии которой в русских романах так жалел еще Тургенев; наконец, зато, что роман Н. Брешко-Брешковского всегда захватывает: он занимателен, ярок, бодр, порой трогателен без всяких признаков нытья, порой весел без злобы…»

В годы Второй мировой войны Брешко-Брешковский жил в Берлине, сотрудничая с немногочисленными русскоязычными изданиями. Незадолго до гибели Николай Николаевич вспоминал:

«Эмигрантские годы. Тридцать новых романов; почти сплошь борьба с еврейством и коммунизмом. <...> Эмигрантские же газеты, правда, не все эмигрантские, редакторы, журналисты, и те и другие одинаково бездарные, из безграмотных репортеришек, вся эта шпана травила меня и печатно, и устно. И чем ничтожней был человечишко, тем обозленней лягал он старого национального писателя ослиным копытом своим»

З. Е. Протченко своему сыну Василию рассказывал, что во время оккупации немцами Мглинского района, Николай Николаевич приезжал в родовое имение своей матери с. Луговец, возможно с целью наследственного владения, но остался разочарованным его состоянием и уехал обратно в Германию. Это было его последнее посещение с. Луговец.  24 августа 1943 года жизнь Николая Николаевича в 69 лет трагически оборвалась – он погиб во время бомбежки германской столицы английской авиацией. Где он упокоился, неизвестно (погибших хоронили в общих могилах), но живут его книги.

Сколько в годы эмиграции Брешко-Брешковский написал он и сам не знал. До настоящего времени далеко не все удалось сохранить, но то, что осталось «в наличии», просто поражает – и сюжетом, и героями, и мастерством стиля, и умением писать так, чтобы «словам было тесно, мыслям – просторно».

Творчество Брешко-Брешковского оказало значительное влияние на В.С. Пикуля, роман которого «У последней черты» содержит ряд прямых заимствований из романа Брешко-Брешковского «Позор династии» (1917).

Несмотря на значительный объем написанного и сенсационный читательский успех при жизни, творческое наследие «неутомимого Брешки», как его называл А. Куприн, было не известно послевоенному поколению Советского Союза. Произведения Брешко-Брешковского, погребенные на страницах периодики и практически не имевшие переизданий, никогда не были собраны и не являлись предметом изучения.

Вследствие разногласий с политикой, проводимой большевиками в России, его имя, как и имя его матери, было незаслуженно забыто. Вместо чтения прекрасных приключенческих романов Брешковского мы, до настоящего времени, предпочитаем зачитываться романами А. Дюма и Ж. Сименона, наивно полагая, что своих, русских писателей сопоставимого с ними таланта в сфере приключенческого жанра у нас не было.

Источники и литература

1. Милорадович Г.А. Родословная книга Черниговскаго дворянства, т.1-2. – СПб., 1901
2.  Модзалевский В.Л. Малороссийский родословник, т.1, т. 2. – К., 1908, 1913
3. Общий Гербовник дворянских родов Всероссийския империи, т. I–X.; XI
4. Лукомский В.К., Модзалевский В.К. Малороссийский гербовник. – СПб., 1914
5. Иванишкина Ю.В. Е.К. Брешко-Брешковская: общественно-политические взгляды и деятельность. Диссертация на соискание ученой степени к. и. н. – Москва, 2006
6. Антипова Р. Н. Из портретного наследия Б. Григорьева: образ Е. К. Брешко-Брешковской. //Журнал Псков № 25, 2006
7. Бабушка Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская о самой себе //Журнал Нива, № 22 за 1917 год.  http://old.mglin-krai.ru/Imena/BreshkoAvtobiografiya.htm
8. Архипов И. Е. К. Брешко-Брешковская: «бабушка» русской смуты. // Звезда № 10, 2012.
9. Брешко-Брещковский Н. Н. Бабушка русской революции // Лукоморье. 1917. №12/13;
10. Брешко-Брещковский Н. Н. Воспоминания сына // Иллюстрированная Россия. 1934. №39
11. Иванов А. Одержимая бабушка русской революции. http://ruskline.ru/history/2016/03/22/oderzhimaya_babushka_russkoj_revolyucii/
12. Шохина В. Катерина Брешко-Брешковская: дура или святая? http://www.peremeny.ru/blog/10280
13. Протченко З. Е. Земля Мглинская – родной край. – Брянск, 2003
14. Батурко Ф.Ф. Историко-экономический очерк Мглинского края. http://www.mglin-krai.ru/20-interesnoe/istoriko-ekonomicheskij-ocherk-mglinskogo-kraya.
15. Из воспоминаний С. Ф. Ковалика о «хождении в народ». http://old.mglin-krai.ru/Stanovlenie/Kovalk_Hogdenie_Narod.htm
16. Керенский А. Ф. Брешковская и ее друзья в истории России.
17. Иванов А. Одержимая «бабушка» русской революции. http://ruskline.ru/history/2016/03/22/oderzhimaya_babushka_russkoj_revolyucii/
18. Снегирев В.. Бабушка русской революции. Что понял корреспондент "Родины" на могиле знаменитой эсерки Екатерины Брешко-Брешковской. // Родина. https://rg.ru/2018/01/09/rodina-babushka.html
19. Невахович А. Н. Н. Брешко-Брешковский //Для Вас. 1934. № 27. http://www.russianresources.lt/archive/Bresko/Bresko_30.html
20. Лепехин М. П. Брешко-Брешковский Николай Николаевич. //Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 1 – М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005.
21. Невахович А. Н. Н. Брешко-Брешковский // Для Вас. № 27, 1934,.
22. Куприн А.И. Н. Брешко-Брешковский. Этюд // Жуткая сила.  – Рига: Мир, 1930
23. Теплицын В. Николай Николаевич Брешко-Брешковский. http://antiq-books.com/dlya_antikvara/breshko-breshkovskij-nikolaj-nikolaevich
24. Википедия

Приложение

Список опубликованных произведений Брешко-Брешковского:

1. По течению. СПб., 1900;
2. Повести и рассказы. СПб., 1901;
3. Мятежная душа. СПб., 1901; 2-е изд. СПб., 1910;
4. Из акцизных мелодий. СПб., 1902;
5. Шепот жизни. СПб., 1903;
6. Карнавал смерти: Итальянские легенды и рассказы. СПб., 1908;
7. Петербургская накипь. СПб., 1908;
8. Рыцари «лоскутной монархии». СПб., 1914;
9. В паутине шпионажа. СПб., 1914;
10. На границе Аварии. СПб., 1914; 2-е изд. Пг., 1915;
11. Кровь Гогенцоллернов. Пг., 1915;
12. В сетях предательства. Пг., 1915; 2-е изд. Пг., 1916;
13. Шпионы и солдаты. Пг.. 1915;
14. Гадины тыла: Немецкий шпионаж. Пг., 1914; 2-е изд. Пг., 1915;
15. В когтях германских шпионов. Пг., 1915;
16. Предатели. Пг, 1915;
17. Придунайские варвары. Пг., 1915;
18. Солнце Вардара: на армянском яз. Тифлис, 1915;
19. Танцовщица Лилиас. Пг., 1916;
20. Дочь Иностранного легиона. Пг., 1916;
21. Горячая кровь. Пг., 1916;
22. Ремесло сатаны. Пг., 1916; М., 1991; М., 1992; М., 1995;
23. Загадочная женщина. Пг., 1916;
24. Необыкновенная девушка. Пг., 1917;
25. Прекрасный мужчина. Пг., 1917;
26. Позор династии. Пг., 1917;
27. Коронованные скитальцы. Пг, 1917;
28. Белые и красные. Ч.1: Дочь великого князя. Париж, 1921;
29. Царские бриллианты. Париж, 1921;
30. На белом коне. Берлин, 1922;
31. Под звездой дьявола. Новый Сад, 1923;
32. Мировой заговор: Бомбы римского отеля. София, 1924;
33. Когда рушатся троны. София, 1925;
34. На золотом троне. Белград, 1925;
35. Печать проклятья. Новый Сад, 1925;
36. Ряса и кровь. Варшава, 1925;
37. Белые и красные. Ч.1-2. Рига, 1926;
38. Демон пустыни. Рига, 1926;
39. Женщины, кровь и бриллианты. София, 1926;
40. Мстители. София, 1926;
41. Побежденные победители. Берлин, 1926;
42. Албанская сирена. Берлин, 1927;
43. В огне страстей. Ч. 1-2. Рига, 1927-28; отд. изд. Ч.2: Кровавый май. Рига, 1928;
44. Ночи Варшавы. Рига, 1927;
45. Принц и танцовщица. Рига, 1927;
46. Сбежавший каторжник. Рига, 1927;
47. Живая совесть: Прекрасные калеки. Париж, 1928;
48. Роман «Манекена». Рига, 1928;
49. Тайна мертвых песков. Рига, 1928;
50. Яд земли. Рига, 1928;
51. Рукою палача. Рига, 1928;
52. Рукою палача. Рига, 1929;
53. Голубой мундир. Рига, 1930;
54. Дикая дивизия. Рига, 1930; М., 1990; М., 1991;
55. Жидкое золото: Нефтяной роман. Варшава, 1930;
56. Жуткая сила / предисл. А.Куприна. Рига, 1930; Ростов н/Д, 1991;
57. Роман великого князя. Варшава, 1931;
58. Короли нефти. Ч.1-2. Рига, 1933; отд. изд. Ч.1: Роман княгини Светик; Ч.2: Борьба титанов. Рига, 1933;
59. Стависский, король чеков. Париж, 1934;
60. В джунглях Парижа // Иллюстр. Россия. 1934. №38-41; 1935. №7-10;
61. Графиня: Венский роман. Рига, 1935;
62. Абиссинские ночи. Рига, 1938;
63. Король пулеметов. Тяньцзин, 1938;
64. Под плащом сатаны. Тяньцзин, 1938;
65. Сокровища Алмазхана. Тяньцзин, 1938;
66. Кровавые паяцы. Шанхай, 1939.