Село Луговец – родовое имение «бабушки русской революции» Е. К. Брешковской

Усадьба дворян Вериго в с. Луговец

Имя Екатерины Константиновны Брешко-Брешковской (урожденной Вериго) в Советском Союзе было незаслуженно забыто только потому, что она не приняла Октябрьскую революцию и резко выступила против большевиков и их политики. Только сейчас в России стал проявляться живой интерес историков и исследователей к ее жизни, ее взглядам, революционной деятельности и той роли, которую она играла в партии социалистов-революционеров, да и в целом в предреволюционной истории России. Начав в 1873 г. свою деятельность с «хождения в народ», она затем стала одним из организаторов и лидеров партии эсеров, самой крупной оппозиционной партии в Российской империи.

В статье «Е.К. Брешковская и ее друзья в истории России», авторство которой приписывается А.Ф. Керенскому, о ней сказано: «Жизнь Катерины Брешковской - живая история целого столетия, она прошла путь от крепостного права, черной реакции императора Николая I до красной реакции Ленина, коммунизма. Никогда и нигде в истории на расстоянии одной человеческой жизни события не развивались с такой стремительностью».

Ее жизнь настолько ярка, нестандартна и насыщена революционной борьбой за справедливость, что уже современники стали называть ее – «бабушка русской революции». Из отпущенных ей 90 лет, более тридцати она провела в тюрьмах (из них три года - в одиночке Петропавловской крепости), на каторге и в ссылке в Сибири (1874-1896, 1907-1917 гг.). Она единственная женщина, осуждённая по «Процессу 193-х» на каторгу и поселение в Сибирь.

Поэт Яков Полонский в стихотворении «Узница», посвященном Брешковской, написал такие строки:

Что мне она!- не жена, не любовница,
И не родная мне дочь!
Так отчего ж ее доля проклятая
Спать не дает мне всю ночь!

Спать не дает, оттого что мне грезится
Молодость в душной тюрьме,
Вижу я - своды... окно за решеткою,
Койку в сырой полутьме...

 После Февральской революции Брешковская возвратилась в столицу из ссылки в специально выделенном для нее правительственном вагоне и была поселена в Зимнем Дворце. Триумф, с которым ее встречала в апреле 1917 г. революционная Россия, можно лишь сопоставить с тем почетом и атмосферой, которая около 20 лет назад окружала возврат Александра Солженицына в Россию из США. Солженицын изучал и хорошо знал события, сопровождавшие Февральскую революцию, и, безусловно, при подготовке сценария своего возвращения в Россию, использовал организованную Временным правительством встречу Брешковской, как важный пример для себя.

Но истоки мировоззрения Брешковской и выбор жизненного пути, был полностью ею определен уже в имении ее отца Константина Михайловича Вериго в с. Луговец Мглинского уезда Черниговской губернии.

Портрет Е. К. Брешко-Брешковской, архив РГАКФД

Екатерина Константиновна Вериго (в замужестве Брешко-Брешковская) родилась в дворянской семье 13 января (по старому стилю) 1844 года в селе Иваново Невельского уезда Витебской губернии, в имении Михельсона, арендованном ее отцом – Константином Михайловичем Вериго. Вскоре после рождения Брешковской ее семья ненадолго переехала в село Горяны Полоцкого уезда той же губернии, но через некоторое время отец выкупил родовое имение село Луговец Мглинского уезда Черниговской губернии. В этом имении, находившемся на стыке трех губерний, будущая революционерка – «бабушка русской революции» – прожила двадцать семь лет.

Карта-схема с. Луговец в настоящее время

Родовое имение отца Екатерины Брешковской с. Луговец расположено в 15 км. северо-западнее г. Мглина, недалеко от места впадения р. Воронусы в Ипуть. Село Луговец возникло по обе стороны безымянного ручья, впадающего в речку Кобыленку (приток р. Воронусы) вблизи северной окраины села. Вполне вероятно, что название села произошло от слияния двух слов — «луг» и «овец», так как с. Луговец находится вблизи обширного заливного луга, где можно было пасти большие стада овец.

В письменных источниках Луговец впервые упомянут в начале XVIII века хутором с крестьянским свободным населением, в котором 23 двора принадлежали полковнику Игнату Чесноку. В 1783 году д. Луговец показана за бунчуковым товарищем Петром Афанасьевичем  Шкляревичем. Петр Шкляревич женился на Татьяне Чеснок и получил в приданое Луговец от тестя Игната Чеснока. В конце XVIII века д. Луговец стала владением Константина Михайловича Вериго, который выкупил это имение у знатного казака Ширая. Константин Михайлович принадлежал к старинному дворянскому роду шляхетского происхождения, записанному в VI часть родословной книги Черниговской губернии. Родоначальником его рода считается Якубий, знатный польский шляхтич, служивший в Запорожском войске. Выпускник Павловского кадетского корпуса Константин Михайлович Вериго был в 1828 г. произведен в прапорщики лейб-гвардии Второй артиллерийской бригады и уволен в отставку в 1831 г. подпоручиком.

 Пруд, хозяйственные постройки и дворянская усадьба К. М. Вериго в с. Луговец, справа усадебный дом, фото начала XXст.

 

Вот что вспоминает Е. К. Брешковская об имении своего отца:

«За прудом, что посреди двора, стояла птичья изба, и слышно, как гуси гогочут, куры кудахчут. Туда нас не водят - «там вам не место» - говорит нянька. Но все стремлюсь туда, и вот я уже на другом берегу пруда - гуси, утки, куры кругом. Вот и Татьяна-птичница, а за ее подол держится мальчонка еще меньше меня, двухлетний Михалка. Он в грязной рубашонке, пузо выпирает вперед, ножки грязные от возни в мокрой земле. Какой непорядок! Я беру Михалку за руку и веду с собой, Татьяна одобрительно улыбается. Вот мы и в «комнатах». «Что это? Откуда? Катя вечно что-нибудь выдумает!». Но я не смущаюсь. Я знаю, что Михалке надо дать булки и сахара, рубашку переменить...».

  План дворянской усадьбы Н. К. Вериго (из архива В. Н. Городкова, 1970 г.)

 

После смерти отца Екатерины Константина Михайловича село Луговец по наследству перешло к старшему сыну Николаю (1841-1912).

Имя Николая Константиновича мы впервые встречаем в Памятной книжке Черниговской губернии за 1862 г., где гвардии подпоручик Николай Вериго упомянут в качестве Мирового посредника Романовского участка Мглинского суда. В это время ему исполнилось 21 год. Через 16 лет титулярный советник Николай Константинович уже «непременный» член съезда Мировых судей, Мировой судья 2-го участка, а также гласный Земского собрания от уездных землевладельцев.

 

 

Николай Константинович Вериго (1841-1912)

Мария Петровна Орел (1849-1913), жена Николая Константиновича Вериго

Эта выборная должность была введена в 1864 году, когда в Мглинском уезде после отмены крепостного права было создано уездное земство, то есть орган местного управления делами, касающимися сельского населения региона. Распорядительными органами нового местного управления стали земские собрания: в уезде — уездное, в губернии — губернское. Выборы в уездные земские собрания проводились на основе имущественного ценза. Все избиратели были разделены на три курии: 1) уездных землевладельцев, 2) городских избирателей, 3) выборных от сельских обществ. Таким образом, уездных земских гласных избирали землевладельцы, зажиточные крестьяне и имущие горожане.

Одной из целей создания земств было, по словам министра внутренних дел Ланского «вознаградить дворян за потерю помещичьей власти», предоставив им «первенство в местной хозяйственной администрации» (был установлен высокий имущественный, а с 1890 года и сословный избирательный ценз).

В ведении земства находились больницы, ветлечебницы, школьное и дорожное строительство, взимание земельных налогов, агротехническая помощь всех отраслей сельского хозяйства и мелиорации, снабжение населения сельскохозяйственными орудиями и инвентарем.

Один раз в три года на земских собраниях уездные земские гласные избирали свой исполнительный орган – уездную земскую управу. В составе председателя и четырех членов, которые утверждались губернатором. Вся деятельность земства, поскольку она являлась выборной организацией, находилась под постоянным контролем губернатора. Управление уездного земства находилось в городе Мглине в двухэтажном кирпичном доме, купленном земством у графа Гудовича.

В качестве примера деятельности гласного Н. К. Вериго приведем запись решения Земского уездного собрания за 11 октября 1899 года:

 «Читано прошеніе учителя Луговецкаго учплпща Григоровскаго объ ассигнованіи 30 р. для квартиры учителя за неименіемъ таково при училище. Собраниіе после преній, въ которыхъ принимали участіе Г. Председатель Собранія, И. С. Клименко, Д. Я. Дунииъ Барковскій, П. П. Булашевичъ и Н. К. Вериго, ПОСТАНОВИЛО: поручить Управе снестись съ обществомъ с. Луговца объ отводе учителю квартиры».

В последующие годы Николай Константинович постоянно занимает должность Земского начальника первого участка и завершает свою деятельность в Земской управе в 1892 г. в ранге статского советника (пятая ступень в табели о рангах Российской империи). Одновременно он становится «Заступающим место» Председателя Мглинского  уездного собрания (съезда). Председателем собрания по положению тогда был Уездный предводитель дворянства – Александр Матвеевич Скаржинский.

 

Памятник на могиле Николая Константиновича и Марии Петровны

После завершения своей работы в Земской управе г. Мглина Николай Константинович полностью посвяти себя управлению своим имением в с. Луговец. Он умер 27 июля 1912 г., похоронен в с. Луговец.

Младший брат Екатерины – Василий – родился в 1847 г. Он, будучи коллежским советником (шестая ступень в табели о рангах Российской империи), с 1903 г. по 1910 г. занимал должность Надзирателя 4 округа акцизного управления Черниговской губернии, которое размещалось в г. Новозыбкове.

В семье Николая Константиновича и Марии Петровны было шесть детей.

Старший сын Николая Константиновича Николай родился в 1877 г., выпускник Петровского Полтавского кадетского корпуса 1894 года. После окончания Константиновского артиллерийского училища был направлен в 3 артиллерийскую бригаду. Возможно из-за ранения, вышел в отставку в чине штабс-капитана запаса и продолжил свою деятельность, как и его отец, в органах земского управления Мглинского уезла. В 1910 г. штабс-капитан запаса Николай начинает как член Земской управы, затем, вплоть до Октябрьской Революции, становится «Заступающим место Председателя» управы, а также членом Уездного училищного Совета от земства.

Сын Николай, Николай Костантинович и его жена Мария Петровна, фото в усадьбе Вериго с. Луговец,  начало XX ст.

Младший сын Николая Константиновича – Борис – родился в 1886 г., воспитанник Петровского Полтавского кадетского корпуса. По-видимому, из-за полученной травмы в 1903 г. был направлен на попечение родителей. Получил сельскохозяйственное образование. Службу начал в 1912 г. в качестве агронома Воробейнинского участка земского управления в д. Кучеево,  а с 1914 г. он уже агроном в г. Мглине. Возможно, что после революции уехал к родителям жены Елизаветы Модестовны в Малаховку под Москвой. Имеются сведения, что работал в Институте генетики АН СССР, который с 1941 г. возглавил академик Т. Д. Лысенко. Дочь Бориса Николаевича – Гали – вышла замуж за Николая Борисовича Лишина – так породнились два очень известных в Мглинском уезде дворянских семейства – Вериго и Лишины. Умер Б. Н. Вериго в 1942 г., похоронен на кладбище в Малаховке.

У Николая Константиновича было четыре дочери: Ольга – 1874 г. рождения, Александра – 1875 г., Надежда – 1879 г. и Нина – 1883 г.

Александра Николаевна вышла замуж за соседского помещика, владельца хутора Займище Саханского Петра Ивановича, двоюродного брата Иллариона Илларионовича, которого очень ярко и красочно описал Батурко Ф.Ф. в своей книге «Историко-экономический очерк Мглинского края».

 

Борис Николаевич Вериго

Саханская (Вериго) Александра Николаевна

 

Самая младшая дочь Николая Константиновича Нина получила медицинское образование в Санкт-Петербурге и с 1912 г. стала вольнопрактикующей акушеркой в с. Луговец. В 1917 г. Нина Николаевна состояла на службе при Комитете Западного фронта Всероссийского Союза городов в качестве фельдшера 6 Сибирского Бурятского отряда.

 

Нина  Николаевна Вериго (Шульга)

Удостоверение на жительство Нины в 1917 г.

 

 

Дети Николая Константиновича на хоздворе усадьбы Вериго в с. Луговец, фото начала XXст.

В 1862-1865 гг. по заказу Николая Константиновича Вериго луговчане построили деревянную церковь Николая Чудотворца и д. Луговец стала селом. Инициатором и энергичным участником строительства луговецкой церкви был также богатый местный житель Повтарь Давид Данилович.

Церковь Николая Чудотворца с. Луговец. Фото Сергея Меркулова, 2012 г.

Расположена церковь несколько обособленно от сельской застройки, в липовой роще бывшей усадьбы К. М. Вериго, по соседству со старинным садом его имения. Стены рублены без остатка и обшиты тесом, цоколь кирпичный. Своеобразный деревянный храм, в архитектуре которого поздне-классические черты соединены с элементами русского стиля.

 

План церкви Николая Чудотворца

Необычна и уникальна его объемно-пространственная композиция в виде двухъярусного восьмигранника с узкими диагональными гранями и небольшим пятигранным выступом алтаря. С запада алтарю противостоит квадратная в плане паперть, украшенная портиком над входом в церковь. Сложное завершение здания образуют треугольные фронтоны (над узкими гранями) с врезанными в их коньки главками небольших куполов, низкий восьмерик с пологим шатром и центральным куполом над ним.

Декор фасадов включает портик паперти с парными стойками-колоннами по краям и фронтоном, а также два треугольных козырька на узких гранях стен по сторонам алтаря: над северо-восточным крыльцом бокового входа и над окном под венчающим карнизом. Еще один сильно выступающий карниз обходит восьмерик на уровне завершения портика (соответствует уровню хор в интерьере), расчленяя объем на два яруса.

Форма окон в стиле модерн со срезанными верхними углами и широкими обрамлениями, очевидно, относится к началу XX в. Интерьер представляет собой единый зал с идущими вдоль боковых стен хорами на столбах и алтарем, отделенным иконостасом. Обособленное помещение паперти с лестницей на хоры открывается в зал небольшим проемом.

Зал в средней части перекрыт пологим шатром; в остальных частях храма потолки плоские. Тесовая обшивка стен и перекрытий оклеена холстом и окрашена масляной краской. Проемы изнутри обрамлены простыми наличниками. Позднее внутри деревянной церковной ограды была построена деревянная церковно-приходская двухклассная школа.

Церковь Николая Чудотворца с. Луговец – это один из уникальных деревянных памятников Мглинского района, имеет своеобразную архитектуру, непохожую на другие церкви области, в настоящее время находится в плачевном состоянии и срочно нуждается в восстановлении.

Юные годы Екатерины и истоки ее мировоззрения

Екатерина Брешковская происходила из родовитой помещичьей семьи. По семейной легенде, ее отец послужил прототипом Германа в «Пиковой даме» А. С. Пушкина. Отец, сын польского аристократа, отставной гвардии поручик Константин Михайлович Вериго был человеком умеренно прогрессивных взглядов; он интересовался идеями «энциклопедистов» и Руссо и имел большую библиотеку, состоявшую преимущественно из книг французских авторов. Следствием этих увлечений стало то, что крепостные села Луговец никогда не подвергались телесным наказаниям, что было высоко оценено крепостными крестьянами, гордившимися принадлежностью к семье Вериго. Луговчане до настоящего времени с теплотой вспоминают всех представителей дворянского семейства Вериго.

Мать Екатерины – Ольга Ивановна Горемыкина – окончила Смольный институт благородных девиц, и наряду с другими познаниями, в совершенстве владела французским и немецким языком. Языком общения в семье был французский, широко использовался английский и немецкий, а на русском языке, как правило, разговаривали с прислугой.

Екатерина была средней из пяти детей – двое братьев (старший – Николай(1841) и младший – Василий (1847)) и двое сестер. Родители, бывшие образованными людьми, смогли дать всем детям хорошее домашнее образование.

О своих детских годах, проведенных в имении с. Луговец, Екатерина Брешковская вспоминает так:

«Когда я мысленно оборачиваюсь назад, к своей прошлой жизни я прежде всего вижу себя маленькой пятилетней девчонкой, которая все время страдала и болела сердцем за кого-нибудь: то за кучера, то за горничную, то за работника, то за угнетаемых крестьян (ведь тогда было еще крепостное право). Впечатления народного горя так крепко запали в мою детскую душу, что потом они не покидали меня уже во всю жизнь».

Особенно яркие, колоритные подробности, позволяющие понять истоки мировоззрения Брешковской, сообщает нам видный деятель партии социалистов-революционеров, один из ее близких друзей В.М. Зензинов (1880-1959) в своей книге «Детские годы Е.К.Брешко-Брешковской. По рассказам бабушки», записанной со слов самой Екатерины.

«Из всех пятерых я была особенная – всем была недовольна, все мне не нравилось, все критиковала. До 5 лет была нервной, невоздержанной, бешеной, отказов не терпела. По малейшему поводу принималась кричать истошным образом, отбивалась руками, ногами от всех, кто ко мне подходил. А если продолжали настаивать, падала на пол, плакала и билась до истощения сил.

Отец улыбался, снисходительно относился к моим поступкам, узнавая в них свой собственный нрав. А мать качала головой: «Что из нее получится? И откуда она взялась такая особенная? Всe дети как дети, а Катя точно вихрь, а не человек».

Так «вихрем» меня в семье и звали. Теперь на старости лет сама сознаю, что родилась я вихрем и вихрем пронеслась через всю жизнь, не останавливаясь, не спадая, расширяя края воронки, по мере того как знакомилась с миром и замедляя ход по мере ослабления физических сил...

Всем я была революционерка с самых малых лет: сначала устраивала революцию против родителей, против семьи, против всех... Только с прислугой не было у меня никогда столкновений, я инстинктом сознавала ее подчиненное положение и всегда жалела ее. Посещение деревни, близость к крестьянам открывали мне новый мир, полный таинственной прелести. Лучшими минутами были визиты с няней к солдатке Марье, имевшей огород перед хатой… В минуты глубоких огорчений я грозила, что уйду жить в деревню и не вернусь домой».

Полное отсутствие страха и постоянное стремление к новым впечатлениям также отличали Екатерину от братьев и сестер.

«Всегда куда-то стремилась и ничего не боялась. От самых малых лет мне было тесно в доме, в семье, хотя любила отца, мать, сестер и братьев, прислугу и всех, кого видела вблизи или издали, всем интересовалась, всем готова была все отдать, всех считала своими. Простор, свобода, быстрое движение, поиски чего-то из ряда вон, особенно живых существ, нуждающихся в спасении или в помощи – были всегда моими потребностями».

Поведение Екатерины Брешковской в детстве характеризовало также полное равнодушие к детскому обществу, игрушкам, нарядам и коллективным играм: «И при всяком удобном случае я бросала няньку, все детское общество, игрушки и куклы - и спешила туда, где была одна со своими затеями»...

Любая новая вещь рассматривалась как потенциальный подарок крестьянским детям. В ответ на упреки родных, Екатерина отвечала, что руководствуется евангельскими заповедями, в которых прямо указано: кто имеет две рубашки, одну должен отдать бедным. «Посещение деревни, близость к крестьянам открывали мне новый мир, полный таинственной прелести»;  уже в детстве в ней созрела твердая решимость «жить только для народа».

Мать Екатерины – Ольга Ивановна – была женщиной очень религиозной и старалась дать детям христианское воспитание.

«Мать моя была религиозной женщиной, – вспоминала Брешковская. – Читала нам Евангелие и жития. Последние особенно производили на меня впечатление. На какие только муки люди не шли, лишь бы отстоять свою веру, отказаться от зла и не делать дурного».

На юную Катю особое впечатление произвело житие Великомученицы Варвары: что она ради любви Божией все презрела – род, отеческую любовь, отеческое лжеверие, богатство, юность, красоту, все земные наслаждения.

 

Истязание Варвары за веру

Отец Варвары Диоскор отсекает ей голову

«Особенно поразила меня жизнь Варвары-мученицы, сознательно и твердо шедшей на пытку и казнь за свои христианские верования, мужественно претерпевшей все до конца, своими собственными руками откинувшей волосы, когда добровольно положила свою голову на камень для отсечения..., – отмечает Брешковская. – Ее житие проникло до самого дна моей юной души, как стрела вонзилась в нее и осталась в ней на всю жизнь. У нас в семье был обычай читать три акафиста – Иисусу сладчайшему, Николаю-угоднику и Варваре-великомученице. Я особенно любила последний. Многое пришлось мне перенести в моей долгой жизни, но образ Варвары, само воспоминание о ней укрепляло мою волю, вносило успокоение в мою душу. Ее судьба, ее мучения были для меня примером на всю жизнь, уже тогда я была готова, как Варвара-великомученица, все претерпеть ради своих убеждений, в борьбе за справедливость, за равенство всех людей».

Возможно, что образ Великомученицы Варвары оказал такое влияние на юную Катю еще и потому, что, будучи во Мглине, она вблизи величественного Успенского собора зримо видела деревянную церковь, воздвигнутую в честь пошедшей за веру на казнь Варвары. Такой идеал и жертвенный путь революционной борьбы за справедливость, избранный юной Екатериной еще в детстве, позволяет говорить об определенном отождествлении ее с раннехристианскими святыми.

В 1910 году, почти 60 лет спустя, корреспондент английской газеты, увидев К. Брешковскую на судебном процессе, написал: «Эта престарелая, седая женщина, одетая в черное поношенное платье, — бабушка, как любовно зовет ее партия освобождения, — шла с достоинством и сияющим лицом, как мученица, вдохновляемая величием дела, которому она предана и которое превращает страдание в высшую радость».

В 14-летнем возрасте у юной Кати уже сформировались следующие планы на будущее: разбогатеть, скупить большое количество деревень с крепостными и устроить в них утопическую республику с образцовыми порядками. «На перекрестках широких, чистых улиц устроены кафедры, на них лекторы поучают народ, а я, уже взрослая, говорю о вреде пьянства, грубого обращения с женами и детьми и призываю к жизни разумной и трудовой».

Увлекаясь живописью, Екатерина в юности даже писала иконы для местной церкви. Однако вообще в семье Вериго отношение к православной церкви и обрядовой стороне религии было достаточно умеренным, что целиком передалось и Брешковской, которая в течение всей жизни, сохранив непоколебимую веру в Бога, но «никогда не была православной в привычном значении этого слова».

 «Мое влечение ко всему страдающему человечеству росло вместе со мною, а учение Христа служило мне опорой и утешением... –- писала о себе Брешко-Брешковская. – Постоянно слышанное суждение, что люди не в силах идти по стопам Христа, меня не трогало. Он учил. Значит, признавал нас способными следовать Его учению. Таким сознанием было полно мое мировоззрение, когда я еще не читала ни одной социалистической книжки. <...> Учение христианское ставлю несравненно выше социалистического. Последнее имеет глубокое значение лишь тогда, когда оно озарено светом слов Христа...»

Но религиозность Брешко-Брешковской приобрела весьма специфические формы, выражавшиеся в стремлении любыми средствами и способами бороться за «светлое будущее» народа. Считая себя христианкой, она не только не видела ничего преступного в борьбе против православной монархии, но и оправдывала революционный террор, считая политические убийства приемлемым средством достижения будущего «царства правды».

Первые шаги на ниве просветительства народа

Екатерина Брешковская с самого раннего детства испытывала острую жалость по отношению к простым людям - она была поражена резким контрастом между жизнью крепостных и собственной семьи. Подневольное положение крестьян просто потрясло ее, поскольку самой Екатерине претило любое ограничение свободы даже в семейном распорядке.

В статье А.Ф. Керенского «Брешковская и ее друзья в истории России» особо отмечается, что «самым глубоким и страшным впечатлением детства русской культурной молодежи поколения Брешковской было крепостное право. У них на глазах одни русские люди других русских людей продавали семьями и в розницу, по своему усмотрению подвергали телесным наказаниям своих подданных, насиловали молодых женщин и девушек, а иногда затравливали псами крепостных мальчиков».

В год отмены крепостного права Екатерине Брешковской было семнадцать лет. В то время в среде интеллигентной дворянской молодежи сам воздух был насыщен либеральными идеями и стремлением распространить культуру и образование среди освобожденных крестьян. Екатерина, всегда принимавшая горячее участие в спорах по вопросу об освобождении крестьян, считала, что надежды, возлагаемые на реформу, не оправдались.

Об этом периоде своей жизни Брешковская сообщает: «Мне было семнадцать лет, когда в 1861 году крестьян освободили от произвола помещиков, но так плохо наделили землей, что рабочему народу пришлось снова идти в кабалу к богачам. Волнения крестьян вызывали страшные экзекуции; страдания их проходили на моих глазах и усиливали мое стремление служить народу моему, чем только могу, ради облегчения его горькой доли. Ни о каких революционных кружках и организациях в провинции тогда не было слышно, но скоро наступила работа земская, и я приложила к ней свои старания».

Она по-прежнему самостоятельно занималась образованием, особенно много внимания уделяя общественно-политическим вопросам. «Период кротости и беспрекословного послушания перешел в осознание своей индивидуальности, в признании права на свои убеждения». Принимая участие в спорах на политические темы, Екатерина начала противоречить родителям и отстаивать достаточно смелые и оригинальные взгляды на решение общественных проблем. Спокойная, размеренная жизнь в имении уже не приносит ей удовлетворения, и в 1863 году, в возрасте девятнадцати лет, Екатерина вместе со старшей сестрой Ольгой и матерью едет в Петербург учиться музыке и живописи.

Но вскоре, решив начать независимую жизнь, сестры бросают учебу; несмотря на протесты матери. Они обращаются в контору, занимающуюся набором гувернанток. Через некоторое время девушки получают предложения о работе: сестра поступила в семью князя Лобанова в Нижнем Новгороде, а Екатерина с семьей предводителя дворянства Клокочева отправилась в Тверскую губернию. Воспитанием детей обе занимались недолго, так как, по свидетельству Брешковской, семьи, в которые они попали, «несмотря на блестящее внешнее положение, страдали уродливыми нравами и делали домашнюю жизнь невозможной».

Желая вернуть дочерей домой и в то же время дать им возможность осуществить мечты о деятельной жизни, родители открывают в собственном имении в с. Луговец пансион для благородных девиц – дочерей местных помещиков. Вскоре в пансионате Вериго появилось большое количество учениц. Через год в имение возвращается старшая сестра, а в 1865 году, убедившись, что пансион действует, домой приезжает и Екатерина.

Но преподавание не удовлетворяет ее целиком – теперь она уговаривает отца открыть еще и школу для крестьянских детей. Родители вновь соглашаются, предоставив для этой цели усадебный флигель. Екатерина легко находит с крестьянами общий язык и вскоре организует в имении еще и библиотеку, ссудно-сберегательную кассу, общество взаимопомощи и артели.

В своей диссертации, посвященной взглядам и общественно-политической деятельности Брешковской,  Иванишкина Ю. В. отмечает:

«Через некоторое время отец Брешковской назначается на пост мирового посредника; по настоянию Брешковской и при помощи К.М. Вериго, мировым судьей избирается крестник матери и друг детства Катерины, выпускник Киевского университета Сергей Ковалик.

 

 

Сергей Филиппович Ковалик

Энергичный, способный, с ярко выраженной организационной жилкой, Ковалик вскоре выдвигается как блестящий юрист, защищающий интересы крестьян, и в 1871 году избирается председателем Мглинского съезда мировых судей.

В этом же году во время выборов в Мглинское уездное земство Брешковская уговаривает отца позволить крестьянам самостоятельно выбрать гласного, которым, опять же при помощи семьи Вериго, становится получивший наибольшее количество крестьянских голосов молодой помещик Кенон Фомич Байдаковский.

Таким образом, вскоре все административные должности в Мглинском уезде оказались занятыми либералами. Многие дворяне, жившие по соседству, подозрительно отнеслись к деятельности Брешковских и их друзей, поскольку в результате ее старая помещичья «партия» оказалась вытесненной из местных органов самоуправления. Предводитель Мглинского дворянства Есимонтовский лично отправился в Петербург к министру внутренних дел с доносом, обвиняющим Вериго, Брешковских и их соратников в антиправительственной пропаганде».

На Мглинских либералов обрушивается гнев подозрительной губернской администрации. Отец Екатерины Брешковской, К.М. Вериго был удален с поста мирового посредника за неблагонадежность, чету Брешковских отдают под надзор полиции. С.Ф. Ковалик не утвержден Сенатом в должности председателя Мглинского съезда Мировых судей, а К.Ф. Байдаковский вместе с другим гласным высланы из Черниговской губернии на север. Все школы, кассы и библиотеки, созданные Брешковской, в одночасье оказались закрыты.

Екатерина Брешковская отвечает на разгром культурной работы уходом в революционную работу. В своей автобиографии она позже напишет, что именно тогда ей стало окончательно ясно, «что правительство боится сознательности народа и старается его держать в рабском бесправии», и именно это заставило ее искать «другие способы работать на пользу дорогого мне народа...».

 

Мать и сын

Во время работы в ссудно-сберегательной кассе произошло знакомство Екатерины с будущим мужем – соседским помещиком, студентом Николаем Петровичем Брещко-Брешковским. Молодой человек разделял увлечения невесты либеральными идеями, и вскоре после знакомства молодые люди женятся.

После свадьбы молодожены продолжают активно работать в школах, разъясняли крестьянам их новые права и обязанности, связанные с реформой земского самоуправления, и налаживали связи с другими либеральными помещиками.

Но после невозможности заниматься в уезде просветительской работой среди крестьян «мужу она предъявляет ультиматум: или идти вместе по предстоящему ей тернистому пути, или разойтись, - писал лидер партии эсеров В.М. Чернов. - Идти ей приходится одной. Муж остается где-то позади».

Муж Екатерины придерживался либеральных взглядов и считал, что жена его сама вправе решать: сохранять ли семью или оставить ее ради «общественных интересов», посвятить ли себя воспитанию детей или — революции. Но взгляды его ударили в первую очередь по нему самому – Екатерина ушла «вершить социальную справедливость». Муж покоряется судьбе, в их браке «женственно-мягкой натурой является он, а мужественное начало воплощено в ней».

Но у Екатерины, кроме мужа, есть еще и ребенок, трехмесячный сын Коля. После многих бессонных ночей принесена и эта, еще более тяжкая жертва. После долгих переживаний Брешковская решается оставить и его. Бездетная жена ее брата Василия Вера Осиповна Вериго (урожденная Адамович-Адассовская), которую Брешковская высоко ценила за ее человеческие качества, уговаривает Екатерину отдать ребенка на воспитание в их семью. Екатерина соглашается, и Николай вырастает, «считая свою тетку матерью, а настоящую мать - теткой...».

В отличие от своей сестры, Василий «исповедовал» монархизм, что передалось и племяннику, как, впрочем, и любовь к книге, перу и чистому листу бумаги…

Дядя, однако, не смог дать Николаю классического образования — средств на гимназию и университет не было, пришлось ограничиться ремесленным училищем. Окончив его в 1893-м, Николай Брешко-Брешковский отправился в Петербург, где, благодаря родственным связям, получил место мелкого клерка в одной из строительных контор.

Через три года, опубликовав свой первый рассказ, он оставляет службу, быстро становится известным беллетристом и с головой уходит в «писательство». Не было в тогдашней российской столице журнала или газеты, где он бы не публиковался.

 

Николай Николаевич Брешко-Брешковский

Вот что писал в статье об Н.Н. Брешко-Брешковском его современник, связанный с парижскими литературными кругами, Александр Невахович:

«Но не только захватывающим, бесконечно темпераментным романам обязан Н. Н. Брешко-Брешковский своей заслуженной популярностью. Талантливый военный корреспондент, чуткий и зоркий художественный и литературный критик — сколько скульпторов, художников и деятелей искусства обязаны ему своей карьерой. Король русскаго «авантюрнаго» романа (истинный русский патриот в лучшем смысле этого слова) не мало способствовал развитию и процветанию только-что в то время зародившейся русской авиации, давшей истории имена Нестерова, Ефремова, Ульянина и др. Борьба, легкая атлетика, автомобильный и парусный спорт — всему этому, сам спортсмен, посвятил Н. Н. не мало талантливых статей и очерков».

О матери он не вспоминал, на письма отца не отвечал, собственной семьей тоже не обзаводился, боясь, что в браке скажется «семейная наследственность», шумных компаний избегал, предпочитая ресторанному застолью письменный стол.

Встреча с «тётей Катей», как он называл мать, произошла в начале 1897 г. в имении отца Екатерины с. Луговец, когда она вернулась из ссылки, а Николаю было уже 23 года. Во время ужина, речь зашла об императоре Александре II, и Николай заметил, насколько чудовищным и нелепым было убийство царя, давшего народу такие реформы. Екатерина Брешковская отреагировала на эти слова очень резко; встав из-за стола, она заявила: «За это тебе следовало бы дать пощечину!» — и вышла из комнаты. Как «лед» и «пламень», так и мать с сыном, хотя и помирились, но никогда по-настоящему родственными не стали и не сблизились.

В 1930 г в журнале «Жуткая сила» о принципиальных расхождениях мировозрений матери и сына А. И. Куприн написал:

«Эта старенькая социалистка глубоко верит в Бога, умильно зовет людей к дружбе, любви и братству. Но до сих пор борьба со старым режимом окружена в ее глазах ореолом величия и мученичества. И до сих пор она гордится «завоеваниями русской революции».

Совсем иначе смотрит Н. Брешко-Брешковский на эти идеи и события. Он никогда не забывает того, что еще до революции, во время ужасной войны, русские социалисты додумались до того, что стали «непротивленцами», и даже еще страшнее — «пораженцами» и разлогателями армии… и это в годы величайшего испытания, постигшего родину.

Н. Брешко-Брешковский видел эту революцию и ее завоевания с самого начала иначе. Он понял, что снизу взбунтовались дезертиры, беглые каторжники, бродяги, грабители и прочая сволочь; а наверху хотели взять власть ничтожные представители нашей жалкой неврастенической, болтливой, трусливой, удаленькой, карликовой интеллигенции. Хотели взять и не могли, хотя она валялась на земле. Схватили ее большевики: фанатики, для которых родина, все население России в 150 миллионов, стало огромным костром для подтопки мировой революции…С первых же дней Н. Брешко-Брешковский возненавидел такую революцию и такой каннибальский социализм, а, возненавидев, проклинал большевиков и устно, и письменно».

Еще одна встреча матери и сына произошла уже после Февральской революции 1917 г. Эта встреча произошла на столичном железнодорожном вокзале, когда мать возвращалась из сибирской ссылки. Николай Брешко-Брешковский рассчитывал увидеть степенную даму, уставшую от слишком бурной для людей ее возраста (73 года) жизни. Но — просчитался, «бабушку русской революции» доставил в Питер специальный вагон, встречали ее едва ли не как очень влиятельного политика — с почетным караулом и военным оркестром… Услышав приветственную речь встречавших и матушкин ответ, Николай Николаевич, поморщившись, вывел для себя: «Погибла Россия»…

Уже к концу XIX века имя Николая Николаевича Брешко-Брешковского было известно во всех уголках России, по крайней мере там, куда доходили его книги, журналы и газеты с его статьями… В поисках сюжетов Николай Николаевич объехал всю Россию и полмира, побывал на многих войнах, откуда аккуратно высылал на родину репортажи и очерки. А в короткие перерывы между командировками, он писал приключенческие романы – отдыхая, видимо «душой и телом».

О творчестве Николая Николаевича его современник Александр Невахович писал:

 «Куда только не уводил нас с собою Николай Николаевич? В знойные степи Аргентины, тропические леса Бразилии, зыбучие пески Африки!.. Сколько необыкновенных, смелых приключений пережили мы вместе с его героями, как радовались их успехам, как сочувствовали им в несчастиях!.. А эти герои, смелые, отважные и дерзкие… Их мы не забыли, имена их запечатлелись в нашей памяти, и ни кровавая война, ни сумбурные годы российской смуты, ни монотонные, тусклые дни эмиграции не могли вытеснить их из тайников нашего „я”…»

О жизни Николая Николаевича можно было бы написать отдельный роман, так много в ней переплелось всего — авантюристического, вымышленного, приземленного и неестественного, высокого и низменного…

Его читали взахлеб, за его книгами выстраивались в библиотеках в очередь, а в книжных магазинах «сметали» их тиражи в считанные часы, его называли русским Александром Дюма и Жоржем Сименоном, за ним закрепился на долгие годы титул короля русского «приключенческого» романа. Более двадцати из них были переведены на польский и другие языки (французский, английский, немецкий, латышский…).

Вот как о творчестве Николая Николаевича и его отношениях с критикой того времени в  журнале «Жуткая сила» писал А. И. Куприн:

«О Н. Брешко-Брешковском мало писала русская кумовская критика, всегда выхвалявшая свой лагерь и топтавшая ногами свежее оригинальное дарование. Чтобы выдвинуться, романисту последовательно надо было быть: в девяностые годы — народником. Перед японскою войною — социал-демократом или эсером. После японской войны — буревестником, соколом, босяком или Челкашом — с потрясением основ, с презрением к народу, с ненавистью к мещанству и буржуазии. Перед большой войной и в начале ее вкусы внезапно нелепо переменились: потребовался почему-то писатель-декадент, импрессионист, футурист, дидоист, акмеист и развратник. Громко выхвалялись — самоубийства, наркомания, скотоложство и педерастия. В моде стал лимбургский сыр, ананасы в шампанском и запах тления. <…> Н. Брешко-Брешковский нечего было делать ни в этой литературе, ни на митингах, ни на социальных банкетах, ни на лекциях, ни на этих бесконечных спорах. Он писал то, что хотел, и о том жизненном, что пленяло его воображение. Он не мог и не умел петь на мотивы, насвистанные с чужого голоса».

 

Александр Иванович Куприн и Николай Николаевич Брешко-Брешковский

на диване в школе плавания П. Романенко, фото 1912 г.

 

После 1920 г. Николай из России эмигрировал. Обосновавшись сначала в Варшаве, выступал в периодике и выпустил несколько политических романов. В 1920-е—1930-е вышло свыше 30 польских переводов его романов и книг очерков. В 1927 по требованию властей покинул страну в связи с его реакцией на события в Польше (в частности, на майский переворот 1926 года), обнаруженными в его романе «Кровавый май». Жил в Париже. Сотрудничал в эмигрантской печати и во французских газетах.

В годы Второй мировой войны Брешко-Брешковский жил в Берлине, сотрудничая с немногочисленными русскоязычными изданиями. З. Е. Протченко своему сыну Василию рассказывал, что во время оккупации немцами Мглинского района, Николай Николаевич приезжал в родовое имение своей матери с. Луговец, возможно с целью наследственного владения, но остался разочарованным его состоянием и уехал обратно в Германию. Это было его последнее посещение с. Луговец.  24 августа 1943 года жизнь Николая Николаевича в 69 лет трагически оборвалась – он погиб во время бомбежки германской столицы английской авиацией.

Вследствие разногласий с политикой, проводимой большевиками в России, его имя в Советском Союзе, как и имя его матери, было незаслуженно забыто. Вместо чтения прекрасных приключенческих романов Николая Николаевича Брешко-Брешковского мы, до настоящего времени, предпочитаем зачитываться романами А. Дюма и Ж. Сименона, наивно полагая, что своих, русских писателей сопоставимого с ними таланта в сфере приключенческого жанра у нас не было.

Начало революционной деятельности

В сентябре 1873 года Екатерина Брещковская переезжает в Киев, где поселяется на квартире у сестры Ольги, по мужу Ивановой.  Брешковская быстро приобрела знакомства в киевской революционной среде. Новые друзья Брешковской также стали жить в квартире Ольги, которая «не имела определенного миросозерцания, но была женщина в высшей степени добрая и чуткая». Не являясь революционеркой, она сочувствовала Екатерине и ее друзьям, и по возможности помогала им. Через некоторое время Ольга скоропостижно скончалась, но при ее жизни в квартире поселилось еще несколько студентов, – со временем это общежитие и положило начало образованию Киевской коммуны.

Киевская Коммуна отличалась от предыдущих революционных кружков отсутствием какого-либо устава, регламентирующего жизнь и деятельность коммунаров. Преобладающую роль в Коммуне играли последователи идей Бакунина.

Желая приобрести новые знакомства в революционной среде, осенью 1873 года Брешковская едет в Петербург. В это время, зимой 1873-74 года в Петербурге кипела революционная жизнь: именно здесь готовилось и созрело знаменитое движение, впоследствии получившее широкую известность под названием «хождение в народ». Причину поездки в Петербург Брешковская объясняет в брошюре «Из воспоминаний».

«Киев имел связи, главным образом с югом России, Питер же знал много больше, так как сюда обращались со всех концов, и письменно, и лично, за всеми справками. В Питере я была новым человеком для местных деятелей, но я встретила товарищей по провинции и, благодаря им, а также возрасту моему и моей многолетней работе по культурным начинаниям, меня встречали как серьезного человека, на которого можно положиться».

Народничество объединяло антифеодальную программу с утопическим социализмом, придерживалось теории А. И. Герцена, Н. П. Огарёва, Н. Г. Чернышевского о возможности непосредственного перехода к социализму через крестьянскую общину, минуя капитализм. В 1860—1870-е г., когда в России не было объективных условий для социал-демократического движения, народничество являлось наиболее революционной теорией и движением.

В Петербурге Брешковская встречает своего старого товарища С.Ф. Ковалика. После разгрома земских учреждений в Мглинском уезде, он переехал в столицу, где стал организатором революционного кружка, члены которого придерживались достаточно анархистских взглядов. Ковалик, как и Брешковская, в этот период уже имел связи в Киеве, и весной 1874 года, по возвращении на Украину из петербургских агитаторов и местных революционеров, окончательно формируется и начинает активную деятельность кружок, получивший известность под названием «Киевская коммуна».

Все время существования Киевской коммуны шла интенсивная подготовка ее членов к «хождению в народ» – основной задаче революционеров, которой и была подчинена вся деятельность коммуны. В Киеве была организована школа обучения будущих пропагандистов народным ремеслам, с целью их подготовки для последующего «хождения в народ». В коммуне хранились крестьянские костюмы, перевезенные контрабандным путем книги революционного содержания, карты различных украинских губерний, с которыми революционеры были впоследствии задержаны, изготовлялись фальшивые паспорта и печати волостей, происходило обучение членов коммуны различным тайным шифрам и рецептам изготовления симпатических чернил, каждую субботу проходили собрания и лекции.

В 1974 г., как и многие тогдашние революционеры-народники, Брешковская под именем солдатки Феклы Косой также приняла участие в «хождении в народ». «Оделась я в крестьянскую одежду, захватила котомку, палку и пошла бродить», - позже вспоминала она. Революционно-настроенные молодые люди переходили из деревни в деревню, пытаясь вести антимонархическую агитацию среди крестьян, рассчитывая поднять их на борьбу с царизмом. Екатерина Брешковская направилась со своими товарищами агитировать в сельские уезды Киевской, Херсонской и Подольской губерний.

Один из политических противников Брешковской, меньшевик Павел Аксельрод, писал о ней: «Было в Брешковской что-то исключительное, свойственное ей одной, что заставляло меня – да не одного меня – преклоняться перед ней. Это были не какие-нибудь новые идеи, не особенные таланты, а ее огромная, живая, страстная любовь к народу. Любовь, всепоглощающая, безмерная любовь, была двигателем всей ее жизни. Она умела любить не только каждого человека из простого народа, но и весь народ, как огромный коллектив».

Любя народ, Брешковская безжалостно призывала к жестокости по отношению к его врагам. В одной из прокламацией, Брешковская, апеллируя к религиозности крестьян, писала: «...противна Богу такая глупая покорность и приказывает Он своему народу взяться за разум... грянуть на врагов своих» и биться «до тех пор, пока не истребят всех, до последнего, пока не останутся на земле только честные труженики, которые одни угодны Богу», «приказывает Господь народу своему напасть на города и жилища купцов, помещиков и жидов и разорять их до основания, поганых же злодеев вешать и резать, а имущество их награбленное делить поровну между собою. Тогда люди будут жить мирно и дружно ...и у каждого будет достаточно своего». Заканчивалась же прокламация следующим призывом: «бейтесь с ними до тех пор, пока ни единого ни оставите в живых... Аминь».

Таким образом, с самого начала «хождения в народ» Брешковская, в отличие от других участников этого движения, цели которых оставались размытыми и неопределенными, была настроена на достижение максимального конкретного результата. Она пишет: «лозунг «в народ» был общий, но большинство шло в целях ознакомления с чуждой средой, и проверки собственных сил ...моей целью было приобщение сил из народа к предстоящей борьбе. Может быть, первый раз в жизни я почувствовала себя на своей дороге. Нет условностей. Нелегальное положение, фальшивый паспорт... – это факты, освобождающие человека от всех пут монархического произвола. Пока не арестовали, летай вольной птицей, давай простор мысли и слову».

Однако «хождение в народ» оказалось малоэффективным. Крестьяне не доверяли чужакам, пришедшим из городов поднимать их против царя, и нередко сдавали агитаторов властям. «Мы старались объяснить крестьянам, – вспоминала Брешковская, – что царь заодно с помещиками и чиновниками, что он то как раз и является главным угнетателем народа. Но крестьяне не хотели этому верить. <…> Крестьяне верили царю, они были убеждены, что царь - это добрый хозяин всей земли русской, который содержит войско для защиты от врагов, а крестьяне должны обрабатывать землю, платить ему подати на содержание войска. Они думали, что царь любит свой народ и заботится о нем, а если порой чиновник притесняет народ, так это от того, что он царя обманул».

Крестьяне не восприняли «социалистических», по существу анархических, идей народников. В условиях репрессий народники к началу 1880-х г. признали необходимость политической борьбы, однако свели её к единоборству с царизмом, к индивидуальному террору. В итоге «хождение в народ» провалилось, и большая часть его участников была арестована властями. Среди них была и Екатерина Брешковская.

С конца 1874 года для 30-летней революционерки начался период тюремных мытарств. Она последовательно содержалась в различных тюрьмах – Брацлавской, Гайсинской и Киевской. В 1876 году ее переводят в Петропавловскую крепость, где она пробыла до начала громкого судебного дела революционеров-народников (1877‒1878) – «Процесса 193-х».

Брешковскую, открыто заявившую во время процесса, что она считает честью принадлежать к «социалистической и революционной партии российской», суд приговорил к пяти годам каторги с последующей ссылкой. В результате, Екатерина Брешковская стала одной из первых в русской истории женщин-политкаторжанок.

«Хождение в народ», арест, суд и пять лет каторжных работ; выход на поселение, побег, новый арест, новый суд и опять четыре года каторжных работ. После каторги снова последовала ссылка – бывшую дворянку приписали к крестьянскому сословию и в 1891 году предоставили ей право свободного проживания только в Сибири. Таков был крестный путь Екатерины Брешковской.

Отбыв второй каторжный срок, Екатерина Константиновна вышла на поселение в Селенгине, где посещение ее американским журналистом Джоржем Кеннаном вызвало в последнем духовный переворот. Он приехал в Россию для обследования политической ссылки, склонный оправдывать царскую администрацию, вынужденную применять репрессии против террористов. После встречи с Брешковской, а затем и со многими другими ссыльными он написал книгу «Сибирь и ссылка», которая всему миру показала ужасы политической ссылки в России и благородные образы борцов за свободу.  В книге Кеннан приводит слова Брешковской, обращенные к нему, и свое впечатление от них: «Мистер Кеннан, ...мы можем умереть в ссылке; за нами могут умереть наши дети и дети наших детей, но что-нибудь выйдет из этого! ... С тех пор я не видел и не слышал более госпожи Брешковской; она прошла как случайная тень в моей жизни; но всякий раз, когда я вспоминаю ее последние слова, я снова и снова чувствую до какой степени было поднято мое мерило мужества, силы и героической самоотверженности - и поднято рукою этой женщины».

Книга Джоржа Кеннона была переведена на все европейские языки и произвела огромное впечатление на общественное мнение Америки и Европы. Благодаря этой книге широко прогремело и имя Екатерины Брешковской.

Несмотря на неудачу «хождения в народ», Екатерина Константиновна не разочаровалась ни в русском крестьянстве, ни в верности избранного ею революционного пути – полное поражение на поприще относительно мирной просветительской деятельности лишь окончательно привело ее к выбору более радикальных форм борьбы с самодержавием

 

Брешковская – организатор и идеолог Партии социалистов-революционеров

Вернуться из ссылки Екатерине Константиновне удалось лишь в 1896 году, когда она была амнистирована в связи с коронацией Императора Николая II. Каторга и ссылка не исправили революционерку, и она снова вернулась к антиправительственной деятельности. Но в революционном движении в России началась новая эпоха, новое время, новые люди, новые речи. Молодежь почти сплошь говорит на новом языке – на языке немецкого марксизма, поспешно и не очень ладно переведенного на русский. Екатерина Брешковская среди них – как выходец из другого, потонувшего мира.

Но ей ведомо что-то большее, чем тезисы очередной доктрины, претендующей на безошибочность своих диагнозов и прогнозов. И, не смущаясь первыми встречами с молодежью, не дающими взаимного понимания, она спешит наверстать годы подневольного бездействия. «Шесть лет вагоны были мне квартирой, – рассказывает она. – Я собирала людей всюду, где могла: в крестьянских избах, в мансардах студенток, в либеральных гостиных, в речных барках, в лесах, на деревенских мельницах».

«За границу шли вести, – вспоминает лидер партии эсеров В. М. Чернов, – «бабушка» витает по всей России, как святой дух революции, зовет молодежь к служению народу, крестьян и рабочих – к борьбе за свои трудовые интересы, ветеранов прошлых движений – к возврату на тернистый путь революции. "Стыдись, старик, – говорит она одному из успокоившихся, ведь эдак ты умрешь со срамом, – не как борец, а на мягкой постели подохнешь, как изнеженный трус, подлой собачьей смертью».

Вернувшись в Россию, Екатерина Константиновна около месяца оставалась в Москве, где ознакомилась с настроениями в обществе, в целом резко критическими по отношению к народничеству и народовольцам. О своей встрече с новым для нее марксизмом Брешковская напишет: «В сентябре 1896 года въехала я в Россию в день, когда это стало возможным. Но тут же встретила, кроме своего, и другое течение, жадно завоевывавшее себе место – марксистов. Маркс быстро захватывал молодежь, на стариков смотрели, как на отжившую силу. Мне говорили тогда: «Зачем идешь к мужикам? Они ведь глупы и молчат. Вот рабочие в городе – они больше поддаются пропаганде».

Екатерина Брешковская на тот момент была, по ее признанию, «едва знакома с учением, обещавшим неизбежность социалистической революции при достаточной насыщенности фабрик и заводов в России». Она сохраняет свойственную народникам идеализацию деревенской жизни и остается верной своим принципам. Всегда работавшая, прежде всего с крестьянами и видевшая именно в сельской общине основу русской цивилизации и будущей республики, она не могла разделить равнодушия марксистов к аграрному вопросу и тем более, их представления о роли крестьян в будущей революции.

Марксисты относили трудовое крестьянство, как собственников, к разряду мелкой буржуазии, по причине чего не считали крестьян, в отличие от городского пролетариата, классом, способным к восприятию революционных идей. Брешковская же еще с юности была уверена, что развитие российского социализма должно начаться именно в деревне, и мечтала о создании такой социалистической теории, которая учитывала бы особые условия аграрных стран с преобладающим крестьянским населением.

По мнению Брешковской, именно крестьяне являются самым многочисленным и угнетенным трудовым классом, и, следовательно, должны быть не менее рабочих восприимчивы к социалистическим идеям. «Бросить мужика? Нет, я мужика не брошу. Я в мужика верю. Я ему открою глаза, научу его бороться за правду. Рабочие ведь из тех же крестьян, значит, и крестьяне тоже умные».

Екатерина Брешковская никогда не имела постоянного места жительства и не снимала квартиру, живя у многочисленных друзей и соратников по партии и постоянно переезжая. Всю жизнь не имела ни своего постоянного крова, ни имущества, ни даже одежды, говоря – «не то страшно, чего люди боятся: бедность, преследования, тюрьма, а то, что их не пугает – обывательщина, жизнь для себя».

Рождество 1897 года Брешковская встретила вместе с многочисленными родственниками в родном имении Луговец, куда чтобы увидеть ее после многолетнего перерыва съехалась вся многочисленная родня. Родители Брешковской уже умерли, так и не дождавшись встречи с дочерью, а имением владел брат Николай. В этот же день произошла ее первая встреча с двадцатитрехлетним сыном, описанная выше.

 

Период с 1896 по 1903 годы стал решающим в жизни Екатерина Константиновна – она стала одним из основателей и организаторов партии социалистов-революционеров, приняв активное участие и в составлении теоретической платформы новой партии.

Екатерина Брешковская была уверена в необходимости создания новой единой революционной партии, которая, опираясь на традиции народников и народовольцев, должна была сплотить новую молодежь и старых революционеров с широкими народными массами, чтобы вместе противостоять влиянию марксизма. На организацию партии и ушли первые годы пребывания Брешковской в России.

Познакомившись с Г.А. Гершуни, Екатерина Константиновна вскоре стала одним из организаторов Партии социалистов-революционеров (эсеров). Брешковская заявила себя сторонницей политического и аграрного террора, как наиболее эффективного метода борьбы с царизмом и оказывала самую активную поддержку Г.А. Гершуни в создании Боевой организации эсеров, совершившей вскоре ряд громких политических убийств.

Занимая в эсеровской партии крайне левую позицию, Брешковская не довольствовалась избирательностью террора и желала максимально расширить его, превратив в массовый. Требуя от революционеров «личной вооруженной инициативы», Екатерина Константиновна наставляла революционную молодежь: «Иди и дерзай, не жди никакой указки, пожертвуй собой и уничтожь врага!». Не совершив в своей жизни ни одного террористического акта лично, Екатерина Брешковская вдохновила на их совершение многих молодых социалистов-революционеров. Она была уверена в том, что для достижения благих целей любые средства хороши, и «распоряжалась чужими жизнями с легкостью и жестокостью».

В 1903 году Екатерина Константиновна, опасаясь очередного ареста, перебралась в Швейцарию. Находясь в эмиграции, она продолжила революционную борьбу, войдя в руководящие органы эсеров, включилась в подготовку партийных пропагандистов, собирала деньги для революционных террористов. Встречаясь с российскими либералами, Брешковская, как вспоминал кадетский лидер князь Петр Долгоруков, «говорила, что мы, либералы, должны приступить к более решительным действиям», и если «мы сами не способны на террор, то должны, по крайней мере, содействовать террористам».

На одной из агитаторских встреч с потенциальными членами новой партии был задан вопрос о названии будущей организации, на который Екатерина Константиновна ответила: «Признаете вы себя социалистами? Признаем. А революционерами? Конечно, признаем. Так и назовитесь социалисты-революционеры». Брешковская утверждает, что это название было придумано ею еще в 1878 году на «Процессе 193-х», когда на вопрос судей: признает ли она себя виновной, заявила, что «имеет честь принадлежать к социалистам-революционерам».

Партия социалистов-революционеров (эсеров) была создана в 1906 г. на базе ранее существовавших народнических организаций и занимала одно из ведущих мест в системе российских политических партий. Она была наиболее многочисленной и самой влиятельной немарксистской социалистической партией. Её судьба была драматичней, чем судьба других партий. Триумфом и трагедией для эсеров стал 1917 год. В короткий срок после Февральской революции партия превратилась в крупнейшую политическую силу, достигла по своей численности миллионного рубежа, приобрела господствующее положение в местных органах самоуправления и большинстве общественных организаций, победила на выборах в Учредительное собрание. Её представителям принадлежал ряд ключевых постов в правительстве.

Оригинальность эсеровского социализма заключалась в теории социализации земледелия. Эта теория составляла национальную особенность эсеровского демократического социализма и являлась вкладом в развитие мировой социалистической мысли. Исходная идея этой теории заключалась в том, что социализм в России должен начать произрастать раньше всего в деревне. Почвой для него, его предварительной стадией, должна была стать социализация земли.

Важнейшей предпосылкой для социализма и органической его формой эсеры считали политическую свободу и демократию. Политическая демократия и социализация земли были основными требованиями эсеровской программы-минимум

Когда в 1905-м в России началась революция, как и большинство революционеров-эмигрантов, Екатерина Брешковская нелегально вернулась на родину, чтобы принять активное участие в борьбе против самодержавия. Уже на II съезде партии эсеров она призывает: «Товарищи! 40 миллионов крестьян мрут голодной смертью, в сотнях волостей их тиранят, засекают до костей, дети их, наши будущие граждане остаются неграмотными... А эти ужасы остаются почти всегда безнаказанны. И горе народу, не отвечающему на них...»

Брешковская говорит о народном восстании, которое, по ее ожиданиям, должно произойти в ближайшее время и выдвигает свой план подготовки к нему, включающий в себя несколько пунктов. Наиболее важный содержат план действий крестьян на первоначальном этапе восстания – изгнание из всех местных учреждений служащих и замена их выборными людьми, «закрытие и уничтожение ненужных учреждений и институтов (жандармерии, охраны, сыска, стражников, урядников и высшей полиции), захват оружия», обязательное образование боевых дружин (ячеек).

В сентябре 1907 года Екатерина Брешковская снова была арестована. Как выяснилось позже, ее выдал охранке один из руководителей Боевой организации эсеров, провокатор Е.Ф. Азеф. Продержав революционерку два года в Петропавловской крепости, власти приговорили ее к сибирской ссылке, с которой 70-летняя Екатерина Константиновна снова попыталась сбежать. «"Бабушка" Брешковская за год до начала мировой войны опять совершила фантастический побег из ссылки, - вспоминал Чернов. - В пять дней она проделала тысячу верст, но была арестована, просидела около года в тюрьме, потом была направлена в Булун, вблизи Ледовитого океана, а затем в Иркутск и Минусинск Енисейской губернии. Тут и застала ее революция». 

Триумфальное возвращение в столицу

Февраль 1917-го вознес Екатерину Константиновну Брешковскую на вершину славы. Ещё не высохла подпись на указе Николая II об отречении, как в место ссылки Брешковской Минусинск, полетела за подписью А. Ф. Керенского депеша Временного правительства – освободить и с почётом доставить в Петроград ссыльную Екатерину Брешковскую. Телеграмма с приказом о немедленном освобождении «бабушки русской революции» из-под стражи стала вторым по счету распоряжением, изданным новым министром юстиции А.Ф. Керенским.

4 марта в Минусинске к «бабушке» лично явились товарищ прокурора и местный исправник, чтобы объявить распоряжение министра юстиции А. Ф. Керенского об ее освобождении, выражении от министра личного приветствия и оказании содействия выезду Екатерины Брешковской в Россию с предоставлением к ее услугам лица для оказания помощи в пути, если она этого пожелает. Городская дума в полном составе явилась на квартиру к уезжающей в Петроград «бабушке русской революции» Е. К. Брешковской, чтобы поздравить «с победой и торжеством ее идей», выразить ей приветствие от всего городского населения и пожелание счастливого пути.

Проводы носили небывалый в Минусинске характер. Квартира и двор «бабушки» были переполнены провожающими. На проводы явились буквально все местные жители. «Бабушка» тронулась в путь под звуки революционного гимна, подхваченного всеми провожавшими. 73-летнюю революционерку торжественно отправили в Европейскую Россию, выделив ей специальный вагон и обставив это возвращение, по словам современника, «сплошным триумфом».

Триумфальное возвращение длилось полтора месяца, с выступлениями перед восторженной публикой чуть ли не на всех станциях. Репортеры и «сознательные граждане» с красными бантами с нетерпением ожидали ее приезда. Всюду ее встречали под звуки оркестров и построением воинских частей.

В Петрограде на Николаевском вокзале в течение нескольких суток в ожидании приезда Брешковской дежурили репортеры, представители политических организаций и просто «граждане» с красными бантами. Приезд «бабушки» был событием, которое не считали возможным проигнорировать ни «желтые», ни респектабельные издания — независимо от их политической направленности. Кадетская газета «Речь» с пафосом писала в те дни: «Свободная Россия бабушку ждет, чтобы поклониться ей низко, поделиться с ней ее великой радостью, счастьем давно желанной свободы».

На вокзале в Петрограде Екатерину Константиновну Брешковскую бурно чествовали министры Временного правительства, гласные Городской думы, делегаты Совета рабочих депутатов, представители Комитета общественных организаций. Керенский пел ей дифирамбы, называя Брешко-Брешковскую «ближайшим водителем по духу»; она отвечала ему тем же, провозгласив его «достойнейшим из достойнейших граждан земли русской», «гражданином, спасшим Россию». Она находилась в самом радужном состоянии духа: «Вот так и вышло, как я думала. Теперь надо нам Россию надо заново отстраивать».

По  вниманию газет и журналов к освобождению Брешковской из ссылки,  по числу посвященных ей статей, заметок и речей это возвращение удивительным образом совпадает с таким же всеобщим вниманием общества и средств массовой информации к возвращению в 1994 г. из США в Россию  А. И. Солженицына, который из Владивостока проехал на поезде через всю страну, с многочисленными остановками и речами, а закончил путешествие в Москве, выступив в Государственной думе.

Хотя Екатерине Брешковской не довелось ни сыграть в Февральской революции решающей роли, ни определить ход ее развития, тем не менее, она стала поистине культовой фигурой этой смутной эпохи, ее символом, «эмблемой торжества свободы и социализма», как писал 1-й Председатель Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Н.С. Чхеидзе. После возвращения из ссылки, Брешковская стала одной из самых колоритных деятельниц, существенно влиявших после Февральской революции на ход событий 1917 года…

 

Екатерина Брешковская и А. Ф. Керенский в апреле 1917 г.

Энергично поддерживавшей Временное правительство бывшей политкаторжанке Екатерине Брешковской были оказаны поистине царские почести – по личному распоряжению Керенского она была поселена в комнатах Зимнего Дворца. Последнее обстоятельство глубоко возмутило монархистов. Так, один из лидеров монархической организации «Союз русского народа» В.М. Пуришкевич, участник убийства Григория Распутина, отозвался на это событие следующими язвительными стихотворными строчками:

 

Из каторги сибирской Едет «бабка» в Петроград Чтобы видеть всероссийской Демократии парад. Едет... крики ликованья. Сам Керенский тут как тут. И в дворец для проживанья Дуру старую ведут...

Бабка» в новом положенье: Вместо каторги почет; На народном иждивенье Во дворце она живет. Чем-то вроде добавления... Для Керенского она... И с ее благословенья Разрушается страна...

Как отмечает один из биографов Брешковской историк И. Архипов, «политико-психологический феномен Брешковской, ставшей беспрецедентной по степени популярности фигурой, не случаен в условиях "медового месяца революции". Стремительное крушение самодержавия и рождение "Свободной России", превращение в одночасье "верноподданных" в "сознательных граждан", радикальная смена правящей элиты и возникновение невиданной до сих пор политической, социокультурной реальности, все оказывалось для населения сильнейшим психологическим потрясением. Нужна была новая символика и мифология, новые политические ритуалы, соответствующая "общенациональная идеология".

Теперь требовались положительные персонажи, олицетворявшие ценности новой России. И в этом контексте миф о "бабушке" удачно вписался в массовую политическую культуру, более того, политическая элита вольно или невольно целенаправленно формировала культ Екатерины Брешковской и других "святых героев революции"». Уже в начале июня выходит фильм «Бабушка русской революции, или Мученица за свободу» (продюсер Александр Дранков, режиссер Борис Светлов).

Екатерина Константиновна становится советником Керенского, его неофициальным консультантом. Он не отпускает ее надолго, хотя она по своей натуре индивидуалистка, ей нравится ездить по стране, участвовать в митингах и собраниях, вести разъяснительную работу. Жизнь в Петрограде, в анфиладах фрейлин Зимнего Дворца, претит Екатерине Брешковской. Но она понимает, как важно ее присутствие для Керенского, особенно после июльского кризиса.

Находясь на вершине славы, Екатерина Константиновна активно включилась в пропагандистскую работу. Разъезжая по стране, она выступала в защиту нового строя, Временного правительства, популяризировала эсеровскую программу. Будучи страстной патриоткой, требовала доведения войны с Германией до победного конца, активно поддерживала формирование женских «батальонов смерти» и феминистическое движение, принимала участие в работе Государственного совещания в Москве. Выступая на митинге перед солдатами и матросами в Петрограде, она заявила: «Великие воины и граждане, освободите нас скорее от врага. Я, старуха, идти на войну не могу, хотя если бы вы этого потребовали от меня, отправлюсь...».

Брешковская пишет и издает серию брошюр, в которых доступно излагает основные положения эсеровской программы и вместе с тем отвечает на злободневные вопросы, волновавшие людей, В Москве ею было основано находившееся на Кузнецком мосту издательство фонда имени «бабушки русской революции Е.К, Брешко-Брешковской» для распространения книг среди народа, так более всего ее беспокоит темнота народа и отсутствие просвещения.

В конце июня 1917 года Брешковская, при посредничестве американского Красного креста, получила из США огромную по тем временам сумму – более двух миллионов рублей, предназначенных, в первую очередь, для пропаганды продолжения войны. Как видим, и тогда, и сейчас, американцы остаются верными самим себе – предпочитая купить тех, кто готов воевать, чтобы самим остаться, по возможности, в стороне, получая при этом значительную выгоду от торговли оружием и продолжения войны на другом континенте.

Брешковская не позволяла себе распоряжаться полученными средствами по собственному усмотрению. О ее серьезном отношении к общественным деньгам свидетельствует в воспоминаниях ее сын Николай. Приблизительно через три месяца после возвращения из ссылки Екатерина Константиновна встречается с сыном в Киеве. Николай Брешковский вспоминал, как мать подъехала к его подъезду на великолепной машине, в прошлом принадлежавшей императрице Марии Федоровне, и тут же была подхвачена на руки толпой, которая и внесла ее в квартиру. Брешковская обошла все комнаты, заметив, что сын с невесткой живут «слишком по-буржуйски».

Автомобиль Е.К. Брешко-Брешковской. Фото 1917 г.

По ее желанию на квартиру к Николаю был вызван «придворный фотограф» Оцуп, до 1917 года снимавший царей, а после февраля переквалифицировавшийся на героев революции. Оставшись наедине с матерью, сын обратился к Екатерине Константиновне с просьбой оказать материальную помощь брату Василию и золовке - его приемным родителям, которые, будучи уже пожилыми людьми, вынуждены были жить на мизерную пенсию. Николай напомнил матери о том, как эти родственники помогали ей в течение всего тюремного срока, но Брешковская отказалась выделить средства для помощи родным из общественных денег, а других у нее не было. «Я не могу, я ничего не могу... Откуда же? Ты знаешь, у меня ничего нет! Нельзя, нельзя... это не мои деньги... Это все на углубление революции...». Как видим, в отличие от многих своих соратников, а также нынешних политиков и партийных руководителей, она во всем до конца оставалась честной и верной своим взглядам и идеалам.

Октябрьской революции «бабушка русской революции» не приняла. Отношения с «марксятами», как она называла новую поросль революционеров, у нее не сложились еще до революции, а в середине 1917 г. острота дискуссий и противоречий эсеров с большевиками достигли такой степени, что они стали призывать Керенского сурово расправиться с большевиками: «Грешным делом, и я требовала от него решительных мер, ...сколько раз говорила: «Возьми Ленина»! А он не хотел. Все хотел по закону. Разве это было возможно тогда? И разве можно так управлять людьми? ...Посадить бы их на баржи с пробками, вывезти в море и пробки и открыть. Иначе ничего не сделаешь. Это как звери дикие, как змеи – их можно и должно уничтожить. Страшное это дело, но необходимое и неизбежное». Как шутили современники, «бабушка невзлюбила свою внучку».

Уже в конце 1917-г. родовое имение Екатерины Брешковской в с. Луговец было разгромлено «освобожденным народом», за счастье и справедливое отношение к которому она так истово выступала и боролась всю жизнь, а в начале 1918 года революционные солдаты искололи и портрет «бабушки» штыками. В итоге, революционерка с полувековым стажем поддержала зарождавшееся белое движение, и даже направила «белочехам» воззвание «Завещание братьям чехословакам их Бабки Катерины Брешковской», в котором просила их не прекращать борьбы с большевиками.

Окончательно разочаровавшись в «свободном народе», который на деле оказался вовсе не таким, каким он грезился ей в утопических фантазиях, в конце 1918 года Брешковская покинула Россию, перебравшись через Владивосток и Японию в США. В Америке неугомонная Екатерина Константиновна продолжила привычную для нее деятельность – только на этот раз средства она собирала уже для борьбы с большевиками. Однако ее попытки убедить американцев двинуть против Советской России 50 тысяч солдат, не увенчались успехом.

Перебравшись в 1920-е годы во Францию, а затем в Чехословакию, Брешковская не прекратила политической активности, создав в Ужгороде  «Карпато-русскую трудовую партию».

Умерла Екатерина Константиновна 12 сентября 1934 года в 90-летнем возрасте под Прагой в местечке Хвалы-Почернице. За время долгой ее жизни в истории России сменилось несколько эпох, и всегда она была не простым наблюдателем, а вдохновителем и активным участником многих важнейших событий революционной России.

Как справедливо отмечал в посвященном ей некрологе А.Ф. Керенский – «без нее не может быть самой истории, духовно ущербной оказалась бы современная Россия».

Источники и литература

1. Иванишкина Ю.В. Е.К. Брешко-Брешковская: общественно-политические взгляды и деятельность. Диссертация на соискание ученой степени к. и. н. – Москва, 2006
2. Архипов И. Е. К. Брешко-Брешковская: «бабушка» русской смуты. // Звезда № 10, 2012 г.
3. Лазаревский А.М. Описание старой Малороссии. Т. I. – Киев, 1888.
4. Протченко З. Е. Земля Мглинская – родной край. – Брянск, 2003
5. Иванов А. Одержимая бабушка русской революции. http://ruskline.ru/history/2016/03/22/oderzhimaya_babushka_russkoj_revolyucii/
6. Свод памятников архитектуры и монументального искусства России. Брянская область. – М.: Наука, 1997
7. Журналъ Мглинскаго Уезднаго Очереднаго Земскаго Собранія XXXV сессіи.  – Мглинъ, типографiя В Г. Евтушевскаго,1900
8. Календари Черниговской губернии за 1878-1916 гг. Чернигов: типографiя Губернскаго Правленiя, 1879-1916
9. Павловский И. Ф. Исторический очерк Петровского Полтавского кадетского корпуса (1840-1890). –  Полтава, 1890.
10. Ромашкевич А. Д. Материалы к истории Петровского Полтавского кадетского корпуса. – Полтава, 1905-1916.
11. Батурко Ф.Ф. Историко-экономический очерк Мглинского края. http://www.mglin-krai.ru/20-interesnoe/istoriko-ekonomicheskij-ocherk-mglinskogo-kraya.
12. Антипова Р. Н. Из портретного наследия Б. Григорьева: образ Е. К. Брешко-Брешковской. //Журнал Псков № 25, 2006
13. Бабушка Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская о самой себе //Журнал Нива, № 22 за 1917 год.  http://old.mglin-krai.ru/Imena/BreshkoAvtobiografiya.htm
14. Керенский А. Ф. Брешковская и ее друзья в истории России.
15. Невахович А. Н. Н. Брешко-Брешковский //Для Вас. 1934. № 27. http://www.russianresources.lt/archive/Bresko/Bresko_30.html
16. Куприн А.И. Н. Брешко-Брешковский. Этюд // Брешко-Брешковский Н.Н. Жуткая сила.  –Рига: Мир, 1930
17. Теплицын В. Николай Николаевич Брешко-Брешковский. http://antiq-books.com/dlya_antikvara/breshko-breshkovskij-nikolaj-nikolaevich
18. Из воспоминаний С. Ф. Ковалика о «хождении в народ». http://old.mglin-krai.ru/Stanovlenie/Kovalk_Hogdenie_Narod.htm
19. Википедия