Стародубская война 1534-1537 годов

Борьба за Смоленск в русско-литовскую войну 1512-1522 годов

В 1506 году умер бездетный великий литовский князь Александр Казимирович. Борьбу за великое княжение в Литве повели, поддержанный братьями, влиятельный и богатый князь Михаил Глинский и брат умершего Александра Казимировича — Сигизмунд, поддержанный католической церковью. Победил последний, и в январе 1507 года состоялась торжественная коронация Сигизмунда I.

Став одновременно польским королем и великим литовским князем, Сигизмунд был опасным для Москвы противником. Сразу же после вступления на престол Сигизмунд, человек смелый и предприимчивый, приказал готовиться к походу на Москву. В Крым и Казань он отправил послов поднимать татар на Василия III. В феврале 1507 года Виленский сейм принял решение о возвращении земель, утраченных во время двух предыдущих войн с Москвой (в 1492-94 и 1500-03 гг.). Война не заставила себя долго ждать.

                       

Марчелло Бачиарелли. Портрет Сигизмунда I.

Уже в марте 1507 года в Москву прибыли литовские послы. Они официально известили Василия III о восшествии на престол Сигизмунда I. Далее они потребовали возвращения русских Северских земель (Стародуба, Почепа, Мглина, Поповой Горы, Новгорода-Северского и некоторых других),которые отошли к Москве в результате последней войны и поражения в битве на Ведроши. Еще послы жаловались, что московиты недавно захватили четыре смоленские волости, а дорогобужские помещики притесняют литовских пограничников.

Об уступке Северщины не могло быть и речи. Василий III, естественно, ответил отказом, сославшись на то, что литовцы преступают договор 1503 года, тревожат набегами владения князей Стародубского и Рыльского, жгут села Брянские.

Тогда король Польши, получив вежливый, но решительный отказ, начал войну против великого княжества Московского в союзе с Ливонским орденом, Крымским и Казанским ханствами. В военном отношении антирусская коалиция выглядела весьма внушительно.

Ответом на это стало вооруженное выступление в Литве против Сигизмунда I князей братьев Глинских — Михаила, Василия, Ивана и Андрея — сторонников Москвы. Восставшие князья во главе своих дружин заняли города Мозырь и Клетцк, осадили Житомир и Овруч. Успех на первых порах сопутствовал восставшим, которые ожидали получить московскую военную помощь. Слово свое Василий III сдержал, поскольку известно, что осенью 1507 года князь Василий Семенович Стародубский вместе с Василием Шемячичем ходили в литовский поход на помощь Глинскому.

У этих князей было немало общего и помимо чисто географического соседства. Они приходились друг другу родственниками, будучи прямыми потомками Дмитрия Донского – прадеды Шемячича и Василия Стародубского – Юрий и Андрей, соответственно, были сыновьями Дмитрия Донского. На протяжении нескольких десятилетий Василий и Семен были близкими соседями, оставались одними из последних удельных князей в истории России, много раз вместе сражались с общим врагом. Однако отношения между Шемячичем и Василием Стародубским были далеко не безоблачными – они часто друг на друга писали в Москву доносы.

Великий князь Василий III 

В религиозном отношении с начала XVIвека территория Северщины подчинялась Смоленскому епископу, поэтому главной целью притязаний Василия III на западном направлении стал город Смоленск, который принадлежал Литве. Великий князь Василий III был уверен в успехе. Теперь у него был воевода, которого он удостоил титула «воеводы московского», исполнявшего должность главнокомандующего войсками Русского государства. Им стал победитель литовской армии в битве на реке Ведрошь князь Даниил Щеня, основатель славного рода воевод Щенятевых, искорененного царем Иваном IV Васильевичем Грозным.

Вместе с воеводой Яковом Захарьиным князь Даниил Щеня осаждает крепость Оршу. Однако артиллерийский обстрел не разрушил городские укрепления. Большое войско Сигизмунда I успело вовремя выйти к Днепру напротив города. Десять дней противники стояли друг перед другом на противоположных берегах реки. Тем временем крымская конница стала вторгаться в южные области московских владений. Даниил Щеня отводит от Орши русские полки к Вязьме и вскоре стремительным рейдом захватывает укрепленный город Торопец. Однако эти военные действия показали, что русское войско еще не готово к борьбе за Смоленск, сильную во всех отношениях крепость. Требовались для ее взятия мощные пушки, способные разрушать каменные стены и башни.

В конце 1508 года Литва начала мирные переговоры, закончившиеся договором в начале следующего года, по которому король Польши признавал за Москвой Северщину. Князья братья Глинские, присягнувшие на верную службу русскому государю, отъехали на Московскую Русь.

Подписанный с Литвой в 1508 году мирный договор фактически не соблюдался ни одной из сторон, поскольку на протяжении всей первой трети XVIвека в приграничной Стародубщине происходили постоянные стычки между московскими и литовскими отрядами. Так, в январе 1509 года Сигизмунд жаловался князю Василию III на то, что московские люди, живущие на пограничье, в том числе и на Стародубщине, совершают набеги в литовские земли.

В июле 1511 года Сигизмунд I снова написал Московскому великому князю аналогичную жалобу, в которой особо выделил Стародубского князя Василия Семеновича, при этом, назвал того предателем:

«...тот зрадник наш Можайский, вжо после нашого с тобою докончанья, забрал села наши Речицкие, на имя Засовье, а Чоботовичи, а Калкгевичи, а Бацуни, а Юрное, а Гирево, а Засну, а Левошевичи, а Кисловичи, а Борки, и чинит собе рубеж по самый Днепр…».

Весной 1512 года русские войска отразили поход пяти сыновей крымского хана Менгли-Гирея на южные города Белев, Одоев, Козельск и Алексин, а затем и на Рязань. Было со всей достоверностью установлено, что крымчаков «наводил» на московские земли король Сигизмунд I.

Осенью 1512 года польский король посадил вдову брата Александра Каземировича — Елену Ивановну в темницу, где она вскоре умерла. Василий III в гневе послал Сигизмунду I «разметные грамоты» с объявлением войны. 19 декабря 1512 года сам великий князь вместе с двумя своими братьями Юрием и Димитрием, а также крещеным татарским царевичем Петром, Михаилом Глинским и с двумя московскими воеводами - князьями Данилом Щенею и Репнею-Оболенским выступил в поход. Целью похода был Смоленск.

Великий московский князь вместе с братьями во главе русского войска осадил город Смоленск. С. М. Соловьев пишет: «Шесть недель стояли под городом, назначили приступ: великий князь дал псковским пищальникам три бочки меду и три бочки пива; они напились и в полночь ударили на крепость вместе с пищальниками других городов, посохи несли примет; остаток ночи и весь следующий день бились они из-за Днепра и со всех сторон, много легло их от городского наряда, наконец принуждены были отступить, и великий князь в марте 1513 года возвратился в Москву». Взять же первоклассную крепость того времени не удалось из-за недостатка осадной артиллерии и действий конных крымских отрядов в тылу.

Летом 1513 года начался второй поход на Смоленск. Василий III сам остановился в Боровске, а к Смоленску послал воевод - боярина князя Репню-Оболенского и окольничего Андрея Сабурова. Теперь удалось сильными «сторожами» — заставами — обезопасить себя от нападений со стороны Крымского ханства. В русском войске насчитывалось около двух тысяч пищалей-«ручниц».

Смоленский наместник Литвы Юрий Сологуб встретил их за городским валом, дал битву, но потерпел поражение и затворился в крепости. Получивши весть о победе, Василий сам отправился под Смоленск. Больше месяца длились безуспешные попытки овладеть крепостью на берегах Днепра. Сильный литовский гарнизон отразил все приступы – что пушки осаждающих разрушали днем, то осажденные заделывали ночью. В ходе одного из них погибло две тысячи московских ратников. Был отбит и ночной штурм.

Шесть недель продолжалась осада крепости. Тщетно великий князь посылал к смольнянам частые грамоты с обещаниями и угрозами, они не сдавались. Удовольствовавшись опустошением окрестностей, Василий III велел отступить и возвратился в Москву в ноябре месяце.

Но уже в феврале 1514 года принимается решение о третьем походе на Смоленскую крепость. Однако осуществить его удалось только в конце лета того года.

Польский король и литовский великий князь Сигизмунд Iтоже деятельно готовился к борьбе за Смоленск и Смоленщину. Сейм принимает решение о найме семи тысяч польских пехотинцев — жолнеров. Вводится поголовный налог для покрытия государственных военных расходов: грош — с крестьянина, два гроша — со знатных людей и злотый — с урядника.

Король Сигизмунд I очень надеялся на неприступность смоленской твердыни. Он писал: «Крепость мощна благодаря самой реке, болотам, а также благодаря человеческому искусству, благодаря бойницам из дубовых брусьев, уложенных срубом в виде четырехугольников, набитых глиной изнутри и снаружи; окружена она рвом и столь высоким валом, что едва видны верхушки зданий, а самые укрепления не могут быть разбиты ни выстрелами из орудий, ни таранами, да и не подрыться под них, не разрушить или сжечь при помощи мин, огня или серы».

В это же время к великому князю московскому прибыл специальный посол от Священной Римской империи. Стараниями императора Максимилиана и Василия III была образована военная коалиция европейских государств против Великого княжества Литовского и Короны Польской.

8 июня 1514 года великий князь выступил в третий раз к Смоленску с братьями Юрием и Семеном. Третий брат (Димитрий) стоял в Серпухове для обороны южных границ от крымцев, а четвертый (Андрей) оставался в Москве.

29 июля началась осада Смоленска. Московские рати перекрыли все дороги к городу, построили батареи для 300 осадных орудий и начали непрерывный обстрел города. «Великие пушки» стреляли ядрами, которые весили по нескольку пудов. От Москвы до Смоленска их тянули на полозьях каждую по несколько сотен «посошных людей». Для провоза тяжелых осадных орудий укреплялись мосты через большие и малые реки, строились новые, «исправлялись» дороги.

М. Горелик. Осада Смоленска в 1514 г.

С. М. Соловьев так описывает события штурма Смоленска. «Действиями наряда распоряжался пушкарь Стефан. Когда он ударил из большой пушки по городу, то ядро попало в крепостную пушку, ту разорвало, и много осажденных было побито; через несколько часов Стефан ударил в другой раз ядрами мелкими, окованными свинцом, и еще больше народу побил; в городе была печаль большая, видели, что биться нечем, а передаться - боялись короля. Великий князь велел ударить в третий раз - пали новые толпы осажденных; тогда владыка Варсонофий вышел на мост и начал бить челом великому князю, просить срока до следующего дня; но Василий сроку не дал, а велел бить многими пушками отовсюду».

На следующий день, 30 июля, Василий III послал в Смоленск своих воевод, князя Даниила Щеню с товарищами, дьяков с целью переписать всех жителей и привести к присяге – «быть за великим князем и добра ему хотеть, за короля не думать и добра ему не хотеть».

К вечеру следующего дня все смоляне были переписаны и приведены к присяге. 31-го числа королевский гарнизон капитулировал, не желая больше испытывать судьбу, поскольку назревало восстание горожан.

Наместник Юрий Сологуб приказал открыть главные ворота и 1 августа Василий III вместе с владыкой Варсонофием торжественно вступил в Смоленск. Смоленским князьям, боярам и мещанам Василий объявил свою уставную грамоту и назначил наместником боярина князя Василия Шуйского, а затем позвал всех обедать.

Капитуляция Смоленска в 1514 г.

Государь «всея Руси» был необыкновенно милостив к побежденным. Шляхтичи и жолнеры, которые не пожелали перейти на московскую службу, отпускались домой. Желающим служить великому князю московскому выдавали по два рубля в виде жалованья (в то время новый дом стоил не дороже 50 копеек, так что деньги были неплохие). Им же оставлялись прежние поместья на смоленской земле. Городу разрешили управляться «по старине», население Смоленска освобождалось и от некоторых государственных налогов.

Королевскому наместнику Сологубу великий князь сказал: "Хочешь мне служить, и я тебя жалую, а не хочешь, волен на все стороны". Сологуб выразил желание вернуться к Сигизмунду, после чего был отпущен. Но в Вильнюсе его объявили предателем и отрубили голову.

Иностранные источники приписывают большое участие во взятии Смоленска Михаилу Глинскому. Говорят, что он завел сношения с смольнянами, привлек многих из них на свою сторону, и эти-то люди заставили большинство жителей сдаться, не дожидаясь прихода королевских войск, о котором обнадеживал их воевода Сологуб.

Михаил Глинский

Глинский, считая себя главным виновником взятия Смоленска и вообще успеха войны, надеялся, что Василий III отдаст ему Смоленск, ибо по его старанию были вызваны из-за границы искусные ратные люди. Но Василий III вовсе не собирался отдавать этот ключевой пункт на Днепре столь ненадежному человеку.

Глинский сильно обиделся и вступил в переговоры с королем Сигизмундом. Тот обрадовался, прислал князю охранную грамоту. Глинский решил тайно покинуть свой отряд и сбежать в Оршу, но один из близких его слуг в ту же ночь появился до князя Михаила Голицы, доложил о побеге своего господина и даже указал дорогу, по которой поедет беглец.

Глинского схватили ночью и повезли в Дорогобуж к великому князю, который велел заковать его и отправить в Москву. Отобранная у Глинского королевская охранная грамота стала убедительным доказательством его измены. Казнили бы князя, да он «вину» свою признал, в грехах покаялся, а главное, не сходя с места принял православие. В результате жизнь ему сохранили, но отправили в московскую тюрьму, где он провел 12 лет. После этого мятежный князь уже никогда не смог снова ввязаться в политические игры.

Характеризуя его личность, историк А. Нечволодов писал: «Необузданным властолюбием обладал Михаил Глинский, правивший почти единолично целой Литвой при короле Александре и затем дважды изменявший своим государям, сперва Сигизмунду Польскому, а затем и Василию Ивановичу Московскому зато, что те не давали простора его честолюбию».

Из тюрьмы Михаила Глинского вызволил случай. В 1525 году великому князю московскому Василию III исполнилось уже 46 лет, а детей у него не было. Тем временем ему приглянулась юная красавица, княжна Елена Васильевна Глинская (1512— 1538).

И тогда Василий III решил развестись со своей женой, великой княгиней Соломонией, с которой состоял в браке с 1505 года. Официальной причиной для развода послужило бесплодие Соломонии.

 

Княгиня Елена Глинская, мать Ивана IV Грозного. Справа – С. Никитин. Реконструкция по черепу, 1999 г.

Возникла достаточно щепетильная ситуация. Церковь в те времена, как правило, выступала против разводов. Но московский митрополит Даниил оказался человеком понятливым. Он стал вести речи о том, что бесплодную смоковницу следует исторгнуть из сада. 29 ноября 1525 года, несчастную женщину увезли в женский Рождественский монастырь на Трубе, где насильно постригли в монахини под именем Софии.

21 января 1526 года Василий III женился на Елене Глинской. Ради молодой жены Василий III отступил от старых русских обычаев и первым из московских князей сбрил бороду, хотя московиты считали бороду «образом, человеку от Бога дарованным». Бояре не возражали, ибо она идеально им подходила – отец в могиле, дядя в опале, братья почти дети. Все были уверены, что этот брак сохранит «статус-кво» при дворе.

Все же бояре Захарьины, Шуйские и Горбатые попросили, дабы угодить новой великой княгине, выпустить из темницы ее дядю Михаила Львовича Глинского. Василий Иванович согласился. В феврале 1527 года Михаил вышел на свободу и получил «в кормление» город Стародуб Ряполовский на Клязьме, находившийся вдали от литовских рубежей.

Захват Смоленска стал большой стратегической победой Москвы, но долго праздновать этот успех Василию не пришлось. Уже 8 сентября 1514 года в битве под Оршей русское войско во главе с воеводами Иваном Челядниным и Михаилом Булгаковым-Голицей потерпело поражение от объединённых войск Литвы и Польши под началом великого гетмана литовского Константина Острожского. О тяжести поражения может свидетельствовать то, что из 11 больших воевод в плен попало 6 — Иван Челяднин, Михаил и Дмитрий Булгаковы, Иван Пронский, Дмитрий Китаев и мурза Сивиндук, 2 было убито — Иван Темка-Ростовский и Андрей Оболенский-Пенинский, и только 3 спаслись — Григорий Челяднин-Давыдов, Никита Оболенский, Андрей Булгаков-Голица.

Русские войска после битвы отступили к Смоленску. Литовская армия начала возвращение занятых русскими городов — Друцка, Дубровны, Кричева, Мстиславля, в это же время гетман Острожский, получив от смоленского епископа Варсонофия известие о намерении горожан сдать Смоленск, подошёл к городу с 6-тысячным корпусом. Однако русские воеводы, оставленные для обороны Смоленска, вовремя раскрыли заговор и повесили заговорщиков на городских стенах до прихода Острожского. Василий III одобрил поведение наместника Шуйского, прибавил ему войска и выступил из Дорогобужа в Москву.

Оршанская битва имела несомненный тактический успех для войска короля Сигизмунда, однако в стратегическом плане имела ограниченное значение. Главной цели похода — возвращения Смоленска, обеспечить не удалось и успехи ограничились лишь занятием нескольких малых пограничных крепостей. Как писал имперский посол Герберштейн, «эта победа не дала королю ничего, кроме возвращения трёх крепостей по сю сторону Смоленска».

Тем не менее, битва была широко распропагандирована королём Сигизмундом I для укрепления своего авторитета в Европе, пошатнувшегося после потери Смоленска.

Отметим также, что крупнейшая из всех побед над войсками Русского государства в ходе всех русско-литовских войн битва под Оршей в настоящее время активно используется в целях пропаганды рядом политических деятелей Белоруссии, Литвы и Польши. При этом ряд белорусских историков и политиков придают большую значимость этому событию, называя воинов Великого княжества Литовского «белорусами», отождествляя Великое княжество Литовское с Белоруссией и преуменьшая участие в сражении представителей Польского королевства.

С присоединением силой оружия Смоленщины все русские земли оказались объединенными вокруг Москвы. Новая граница с Великим княжеством Литовским держалась весь XVI век. Теперь внешнеполитическая ситуация на западном порубежье изменилась в пользу Русского государства.

В память о взятии древнего Смоленска великий московский князь Василий III в 1524 году за две версты от Москвы, на месте бывшего Саввина монастыря, заложил знаменитый в истории Новодевичий монастырь, в котором был построен Смоленский собор,иконостас которого украсила знаменитая икона Смоленская Одигитрия (Путеводительница), списанная в 1456 году при Василии II Темном с древней иконы, подаренной греческим императором Константином Мономахом, когда он выдавал свою дочь Анну за черниговского князя Всеволода Ярославича. В XII столетии сын Всеволода и Анны Владимир Мономах перенес эту икону в Смоленск. С того времени она стала называться Смоленскою. Это один из древнейших типов изображения Богородицы, который, как считается, восходит к первому иконописцу — святому апостолу Луке.

Одигитрия из Смоленского собора Новодевичьего монастыря, 1456

В 1395 году Смоленское княжество утратило свою самостоятельность, попав в зависимость от Литвы. Но всего три года спустя дочь литовского князя Витовта Софию выдали замуж за князя московского Василия Дмитриевича (сына князя Димитрия Донского), и Одигитрия стала ее приданым. В 1398 году обретенную святыню установили в Благовещенском соборе Кремля по правую сторону от царских врат. Москвичи благоговейно поклонялись ей в течение полувека, но в 1456 году в Москву прибыл представитель смолян – епископ Смоленский Михаил – и бил челом о возвращении святыни.

Великий князь Василий Темный, посовещавшись с епископами и боярами, повелел «отпустить» чудотворную в Смоленск, а в Москве остались два её списка (копии). Один был поставлен в Благовещенском соборе, другой – в 1524 году в Новодевичьем монастыре, основанном в память возвращения Смоленска России.

В 16-19 вв. Смоленская икона почиталась по всей России; ей посвящены десятки храмов, копии-списки ее, как и Владимирской иконы Божией Матери, самые многочисленные русские иконы Богоматери. Многие списки ее также почитались как чудотворные, о них создавались сказания.

Мглинская чудотворная икона Божией Матери. Из книги «Картины церковной жизни Черниговской Епархии из IX-вековой ее истории». Киев. 1911

Так сохранилось предание, что в 1664 г. вскоре после победы недалеко от Мглина над войском поляков и литовцев польского короля Яна Казимира III, пастух села Костеничи в пойме Ипути, между Дроковым и Нивным, на месте боя нашел икону Пресвятой Богородицы, которая якобы помогла русским одолеть врага. Икона эта являлась списком с образа Одигитрии Смоленской из Новодевичья монастыря и впоследствии стала известна как чудотворная икона Одигитрия Мглинская. Внизу иконы Одигитрии сохранилась старинная надпись: «Року Божого 1664 мсетиса 2 сентября образ найден Пресвятой Богородицы... межи Дроково и Нивного, на болоте»...

Очевидно, что в этом предании отражается глубокая историческая память жителей края, которая в очередной раз ясно указывает нам на очень тесную в прошлом связь Мглина и Смоленска.

Престольный праздник Одигитрии Смоленской в Новодевичьем монастыре

http://www.youtube.com/watch?v=z_P4MfUVZsE

 

Рост конфронтации между Русью и Литвой из-за Смоленска и северских земель

После и завершения Русско-литовской войны 1512—1522 гг. в Москве было заключено перемирие и наступил довольно продолжительный промежуток мирного времени между Москвой и Вильно. В ноябре 1526 года Московское перемирие 1522 года было продлено ещё на 6 лет. Однако перемирие не смогло решить коренные противоречия, которые существовали между Великим княжеством Литовским и Московским государством. Особенно спорными были Смоленск и Северские земли, отошедшие к Москве в результате перемирия 1503 г.

Конфликты вокруг Стародуба и Северской земли не прекращались и во время действия перемирия, о чем свидетельствуют взаимные жалобы литовского князя Сигизмунда и московского князя Василия III, которые они писали друг другу. Так, в июне 1526 года Сигизмунд писал к Василию III: 

«...наместники и поместчики твои украинные, с Гомья, з Стародуба, з Брянска и з Лук, и з инших твоих украйных городов, не однокрот, пришедши войною, волости наши, Горволь, Речицу, Пропойск, Чичерск, Кричов, Лучичи и иншие наши волости воевали, и многих людей в полон повели, и животы их забрали...».

Взаимные территориальные претензии сторон продолжали осложнять отношения между Москвой и Литвой. Исторические источники сообщают о частых нападениях войск с той и другой стороны на пограничные волости. Особенно крупный набег произошёл в 1529 году, когда русские отряды, перешедшие границу на северском её участке, увели с собой многих местных жителей. Весной 1531 года русские отряды вторглись в Кричевскую волость.

Еще во время переговоров 1526—1527 гг. о продлении перемирия — сначала в Москве, а потом в Вильне — литовская сторона жаловалась на «кривды», учиненные ей наместниками и помещиками из северских городов (Гомеля, Стародуба) и Великих Лук. Во время приема в Москве зимой 1527/28 г. литовского посланца И. Ячманова снова звучали взаимные протесты против наездов и территориальных захватов на границе между Стародубом и Гомелем, с московской стороны, и Пропойском, Чичерском, Горволем — с литовской. Посланный в Литву в феврале 1529 г. Ф. Г. Афанасьев должен был протестовать против того, что «королевы люди… у Стародуба вступаютца в Попову Гору, в Маслов десяток, в Крюков десяток и в иные волости и села, через перемирные грамоты… а на Луках вступаютца в Озерскую волость и в иные волости и села».

Аналогичный протест по поводу стародубских волостей был заявлен литовским послам М. Яновичу и В. Чижу, прибывшим в Москву в августе того же года. В свою очередь литовские послы жаловались на гомельского и стародубского наместников, воевавших Речицкую, Горвольскую, Кричевскую, Чичерскую и иные «королевы» волости. На тех же позициях стороны оставались и в последующие годы.

В 1529—1531 гг. заметное место в отношениях между двумя государствами занял вопрос о проведении порубежного съезда для размежевания спорных земель в Великих Луках (с Полоцком) и Стародубе (с Речицей). Сроки проведения этих съездов несколько раз переносились, и они так и не состоялись, причем обе стороны старались вину за их срыв возложить друг на друга. Литовские послы, прибывшие в марте 1532 г. в Москву для возобновления перемирия, выставили условием его заключения уступку Василием III в пользу короля Чернигова, Гомеля, Поповой Горы, Мглина, Дрокова, но это условие было великим князем отвергнуто.

Напряженность в отношениях двух соседних держав сохранялась и в последующие годы, выразившись, в частности, в форме своеобразной «войны титулов». Она началась зимой 1530 г. и продолжалась до весны 1532 г. Еще в конце октября 1529 г. в грамоте, посланной в Литву с Б. Голохвастовым, титул Сигизмунда был написан полностью, а уже в послании королю от 17 февраля 1530 г. Василий III именует его сокращенным титулом: «король полский, и великий князь литовский и жемотцкий и иных», где слово «русский» было опущено.

Таким образом, основными районами столкновения территориальных притязаний двух соседних держав оказались великолуцкий рубеж и северская «украина». Что касается Северщины, то здесь уже в начале 1530-х гг. по существу велась пограничная война, отличавшаяся от «большой войны» только масштабом операций и тем, что в конфликт были пока вовлечены лишь местные силы во главе с наместниками той и другой стороны. Между тем эти стычки порой приобретали весьма серьезный характер. Так, в начале весны 1531 г. кричевский державца В. Б. Чиж доносил королю о набеге на управляемую им волость, в котором участвовало «несколко тисяч людей» во главе с Иваном Ботвиньевичем.

На фоне таких событий литовское правительство, естественно, не могло питать особых иллюзий относительно прочности перемирия с Москвой. Однако Сигизмунд чувствовал себя неготовым не только к наступательной, но и к оборонительной войне против Москвы и поэтому приказал панам-раде снарядить посольство в Москву, которое должно было заявить там протест по поводу умаления королевского титула и заключить на несколько лет перемирие.

В марте 1532 года в Москву прибыло литовское посольство во главе с Матвеем Яновичем и Василием Чижом. Литовцы предложили заключить «вечный мир» с условием возврата Смоленска. Русская сторона предложения литовцев отвергла.

Московская сторона предложила заключить мир, уступив королю «волостей и сел, которые ему пришли с рубежа», но послы даже для перемирия требовали уступки Чернигова, Гомеля и иных городов, на что получили решительный отказ. После долгих посольских переговоров и споров было решено продолжить перемирие, но только на год, до 25 декабря 1533 г.

Однако продление перемирия не принесло спокойствия на литовскую границу, власти Литвы вновь испытывали тревогу по случаю возможного нападения Москвы – во второй половине 1532 г. ходили упорные слухи о намерении Василия III захватить Киев. Нападения опасались и в других пограничных городах – в конце того же 1532 г. канцлер Литвы Ольбрахт Гаштольд со слов могилевского державца В. И. Соломирицкого сообщал королю об «умысле» «неприятеля московского», задумавшего «под замъки нашы украинныи подтегнути и шкоду им учынити».

Между тем король всячески старался сохранить драгоценное перемирие. Так и не дождавшись от Василия III предложения о заключении мира или продлении перемирия, Сигизмунд I 27 июля 1533 г. послал в Москву Ивана Боговитиновича, который отклонил протесты московского князя на пограничные обиды, а вина за то, что между их подданными «справедливость не стала», возлагалась на Василия III.

Инструкция И. Боговитиновичу предусматривала также поднятие вопроса о перемирии без ущерба для королевского престижа: литовский посланник должен был дожидаться, пока московская сторона сама заговорит о перемирии, окончание срока которого уже приближалось, и тогда как бы от себя предложить великому князю прислать по этому вопросу своих послов к королю (поскольку-де с королевскими послами Василий III ни мира, ни перемирия заключать не захотел), но если бы посланник увидел, что великий князь не хочет слать в Литву послов, то он должен был тогда уже от королевского имени попросить охранную грамоту на приезд в Москву литовского посольства.

Однако Василий III в просимой охранной грамоте на королевских послов отказал, потребовав, чтобы в состав посольства вошли указанные им лица, а в самой охранной грамоте чтобы было ясно сказано, что она выдана по просьбе короля.

Несмотря на напряжённую ситуацию на границе, стороны не были готовы к эскалации военных действий и проявляли заинтересованность в продлении перемирия при постоянном обсуждении территориальных претензий друг к другу. В то же время обе державы не могли уладить споры, решение которых привело бы к полномасштабному урегулированию межгосударственных отношений. Москва не собиралась уступать захваченные ранее города, а Литва – - отказываться от них. Компромисс был невозможен; противоречия можно было решить только военным путём при полной победе одной из сторон. Перемирие базировалось на обязательном отказе одной из сторон от прав на спорные «волости, земли и воды». При первом же удобном случае обе державы готовы были возобновить борьбу за них.

Суммируя, можно сделать вывод о том, что в русско-литовских отношениях второй половины 20-х — начала 30-х гг. XVI в. сохранялась постоянная напряженность, а временами оба государства балансировали на грани войны. Чувствуя свою неготовность к ней, власти Великого княжества Литовского прилагали большие усилия к поддержанию шаткого перемирия. И хотя Василий III, занятый казанскими и крымскими делами, так и не начал тогда открытого вооруженного конфликта с Литвой, но пограничная война тлела все эти годы без передышки, причем очагом наиболее ожесточенных столкновений оказалась Северщина. Именно ей суждено было стать главным районом боевых действий в предстоящей Стародубской войне.

Литва готовится к реваншу

После истечения в декабре 1533 г. срока действия Московского перемирия, оно, скорее всего, было бы продлено. Однако неожиданное обстоятельство внесло свои коррективы в планы сторон – в ночь с 3 на 4 декабря 1533 года умер великий князь московский Василий III. Престол перешёл старшему сыну покойного государя Ивану Васильевичу, которому к этому времени едва исполнилось 3 года.

Сначала слухам о кончине Василия III при виленском дворе не поверили, но затем с границы стали приходить сообщения, подтверждавшие это известие, а заодно — и новые слухи о борьбе за власть при московском дворе между различными боярско-княжескими кланами, которая усугублялась стремлением части высшей знати вернуть себе бывшие уделы и привилегии.

Эти известия пробудили в Литве надежду на возвращение утраченных при Василии III земель. Сигизмунд I и его окружение решили использовать благоприятный момент и силой вернуть Смоленскую и Северскую земли.

Канцлер Великого княжества Ольбрахт Гаштольд писал 13 января 1534 г. князю Пруссии Альбрехту, что Василий «многие крепости господаря нашего захватил обманом», теперь же, после его смерти, эти «крепости и владения, им захваченные, с Божьей ласки, могут быть возвращены, к чему сейчас самое подходящее время». Другой виленский корреспондент Альбрехта, Николай Нипшиц, сообщал ему в письме от 14 января, что в случае, если в Москве вспыхнет междоусобная война, литовцы попытаются вновь овладеть Смоленском.

Таким образом, под влиянием слухов о начавшихся в Москве междоусобицах литовские паны начали лелеять надежду на реванш. Виленские политики вовсе не собирались начинать войну немедленно, но происходившие в Москве события — смерть Василия III и начавшаяся при дворе борьба за власть — позволяли рассчитывать на миролюбие правительства Ивана IV, а тем временем Литва могла вести подготовку к войне.

Спешно созванный в феврале 1534 года сейм утвердил решение начать военные действия против Московского государства. Комментируя это решение, Н. Нипшиц писал в Кенигсберг князю Альбрехту 2 марта, что «к этому побудило литовцев ничто иное, как великие раздоры… в Москве между братьями прежнего и юным великим князем…».

Об обстановке, в которой проходил виленский сейм, можно судить со слов коронного подканцлера П. Томицкого, регулярно получавшего информацию из Вильна. 8 марта, ссылаясь на только что полученные из Литвы письма, он сообщал одному из своих корреспондентов, что паны-рада Великого княжества «единодушно советуют королю, чтобы он старался вернуть захваченные… покойным князем Московским города и земли литовские», тем более что, как полагают паны, «сейчас самый подходящий момент для ведения войны, ибо между юным государем и его двумя дядьями нет согласия, и все в Москве пришло в смятение от раздора и междоусобных распрей». В военных планах Литвы чуть ли не главный расчет делался на длительную внутреннюю смуту в Москве.

Посланнику великого князя Тимофею Бражникову-Заболоцкому были вручены грамоты ультимативного характера. Паны-рада в своем послании от 8 февраля язвительно советовали боярам «стеречь» великого князя — «абы он в молодости лет своих к великому впаду и з господарьством своим не пришел». Литовцы требовали вернуться к границам 1508 года.

Реакция в Москве на полученный от короля и панов ответ была резко отрицательной. Присланная литовской стороной опасная грамота на приезд русского посольства была отвергнута – грамота панов-рады к боярам осталась без ответа. Фактически в отношениях между двумя государствами с конца февраля произошел разрыв.

В Литве шла спешная подготовка к войне. Сейм, приняв решение о начале военных действий, одновременно ввел на три года специальный налог – «серебщину», на сбор которой собирались нанять жолнеров (наемных солдат). Срок первого сбора налога был назначен уже на 14 мая 1534 г.

 

Ян Матейко. Наемные солдаты (жолнеры) войска ВКЛ в XVI веке.

Кроме того, 12—14 марта по всему Великому княжеству были разосланы господарские «листы», извещавшие о созыве ополчения на войну: оно должно было собраться к 23 мая в Минске. Но затем срок был перенесен на 29 июня по совету некоторых панов, считавших, что мобилизацию нельзя проводить без призыва наемников; поэтому были наняты 2 тыс. всадников и тысяча пехотинцев, которых отправили на охрану границы. Это обстоятельство задержало выступление литовского войска в поход.

В начале июля литовский гетман Юрий Радзивилл доносил королю из Минска, что «еще подданыи наши не вси ся на тую службу нашу зъехали». Сигизмунд оправдывал опоздавших тем, что некоторые из них явились было к первому сроку (23 мая), который затем был перенесен. По словам гетмана, многие отсутствовали на основании королевских «листов» с освобождением от службы – король распорядился заносить таковых в особые реестры. Сбор войска безнадежно затягивался.

20 июня 1534 г. король издал универсал с призывом на военную службу. В нем регламентировались отношения войска с населением, запрещалось мародерство, от ратников требовалось послушание гетману Ю. Радзивиллу. А королева Бона, стараясь поднять боевой дух воинства и укоряя панов за промедление, в послании Ю. Радзивиллу от 25 июня увещевала: «…надлежит, чтобы все, кто в этом походе должен участвовать, не с уязвленной и смущенной душой, но бодрые за твоею милостью последовали и за свое право, за веру и детей с неприятелем сразились…».

Гравюра де Брюна. Всадник литовского войска, XVI в.

Но распоряжения и увещевания мало помогали. В лагере гетмана под Минском царила неразбериха; Ю. Радзивилл не мог добиться повиновения от своих подчиненных. В послании от 20 июля король торопил гетмана с окончанием переписи войска и выступлением в поход. В другом послании (от 28 июля) Сигизмунд был вынужден — по жалобе Ю. Радзивилла — потребовать от жемайтской шляхты должного подчинения приказам гетмана.

Но и после этого Ю. Радзивилл не мог восстановить порядок во вверенных ему войсках: в августе он жаловался королю, что после смотра «многии люди з войска нашого… прочь отъехали, а который ест(ь), тыи силное непослушенство… мают(ь)». Помимо слабой дисциплины задержка наступления объяснялась также крайней нерешительностью и осторожностью литовского командования.

Медлительность литовцев сыграла на руку Москве. 22 июля 1534 года стоявшее у Боровска примерно 40-тысячное войско Андрея Ивановича Старицкого было переброшено к Вязьме. Отдельные отряды из этой армии стали в Дорогобуже и Смоленске. Вскоре литовские власти получили подробные сведения о дислокации русских войск.

В начале августа два московских воеводы Иван Ляцкий и Семён Бельский, командовавшие полками, расположенными в Серпухове, бежали из Руси в Литву с 400 всадниками. Причина бегства неизвестна. Но вскоре после этого события временная опала постигла Михаила Глинского, Михаила Захарьина (двоюродный брат Ивана Ляцкого), Дмитрия и Фёдора Бельских (родственники Семёна Бельского), Ивана Воротынского и др. Литовская армия, воодушевлённая переходом на свою сторону известных своими победами военачальников, готовилась к вторжению.

Войне предшествовала и серьезная дипломатическая подготовка. Главной задачей обеих сторон было обеспечение дружественной для себя позиции Крыма, где в это время за обладание ханским престолом боролись два соперника: Сахиб-Гирей и Ислам-Гирей. Сначала успех сопутствовал литовской дипломатии – хан Сахиб-Гирей заявил о своем союзе с королем.

Особенно тревожная обстановка сложилась для России в июне — начале июля. Вернувшийся 22 июня из Крыма посланник И. Челищев сообщил, что Сигизмунд предложил хану союз против Москвы и «Саип-Гирей царь похотел королю дружити, а на великого князя быти с ним заодин». В противовес этому союзу московское правительство поддерживало летом 1534 г. сношения с соперником Сахиба – Ислам-Гиреем.

В Москве знали срок, к которому должно было первоначально собраться посполитое рушение (23 мая), а до этого времени не спешили с ответными мерами военного характера и войска не выдвигались на литовскую границу. Информацией о намерениях литовских властей русское правительство могло располагать из донесений своих разведчиков, регулярно засылавшихся в Литву.

Известия о военных приготовлениях Литвы побудили московское правительство принять некоторые ответные меры, но все это было лишь перегруппировкой наличных сил на западном рубеже, а не их пополнением. Основные же силы находились в июле 1534 г. на берегу Оки — против крымцев.

С. Летин. Воевода, всадник поместной конницы и боевой холоп Московской рати XVIвека

Главную силу московского войска Сигизмунд Герберштейн описывал так: «дворяне и дети боярские выходили на войну на своих малорослых, слабоуздых конях и на таких седлах, на которых нельзя было поворачиваться на сторону. Оружие у них составляли главным образом стрелы, бердыши и палицы. Кроме того, за поясом у московского воина заткнут был большой нож, а люди знатные носили и сабли. Русские воины умели ловко обращаться, держа в руках в одно и то же время и узду, и лук, и стрелы, и сабли, и плеть. Длинный повод с прорезью был намотан вокруг пальца левой руки, а плеть висела на мизинце правой. У некоторых были и копья. Для защиты от неприятельских ударов, те, которые были побогаче, носили кольчуги, ожерелья, нагрудники, и немногие — остроконечный шлем. Другие подбивали себе платье ватой… У воина были свои запасы, обыкновенно на вьючных лошадях, которых он вел с собою. Запасы состояли чаще всего из пшена, солонины и толокна; иные бедняки дня по два, по три говели; но воеводы и вообще начальники часто кормили наиболее бедных…»

Вооружение русского пешего воина XVI века. Реконструкция Ф. Г. Солнцева на основе доспехов из собрания Оружейной палаты, 1869

8 мая крымские татары совершили нападение на Рязанскую землю, но его успешно отбили. Однако московское правительство, опасаясь нового большого вторжения крымской орды, держало свои основные силы на южной «украйне». Западная граница была прикрыта очень слабо, только небольшими гарнизонами крепостей и городов.

В августе 1534 г. положение при московском дворе на несколько лет стабилизировалось – Елена Глинская, вдова Василия III, закрепила за собой статус регентши.

Словом, последние перемены в Москве не сулили Литве ничего хорошего. Однако виленские политики не сразу смогли их правильно оценить. Поначалу из рассказов знатных беглецов вырисовывалась благоприятная для литовских планов перспектива новой затяжной смуты в Москве. Беглые князья С. Бельский и И. Ляцкий, еще находясь, видимо, в лагере Радзивилла, заявили королевскому посланцу, что помогут возвратить «не только Смоленск, но также все земли и крепости, потерянные за (последние) 50 лет». Покончив с колебаниями, гетман вновь послал на Северщину А. Немировича и В. Чижа. Началась война.

Поход литовских войск на Стародуб, Радогощь и Почеп осенью 1534 г.

Литва, начиная войну, рассчитываяна длительные распри в Москве и на содействие своего союзника — хана Сахиб-Гирея. Эти расчеты, однако, оказались напрасными. Единственным реальным преимуществом, которым обладала Литва в начале военной кампании, был численный перевес войска, сосредоточенного у русских рубежей.

Великий гетман Литвы Юрий Радзивилл

Литовская армия под командованием гетмана Радзивилла насчитывала 40 тыс. бойцов. Однако её ударная мощь была ослаблена делением войска на три группировки. Первая группа под командованием киевского воеводы Андрея Немировича и Анатолия Чижа должна была атаковать Северскую землю (она выступила в поход 19 августа). Второй группе под командованием князей Ивана Вишневецкого и Андрея Коверского была поставлена задача взять Смоленск. Третья группа под командованием гетмана Ю. Радзивилла оставалась на литовской территории в Могилёве в качестве стратегического резерва.

 

Реконструкция хода военных действий осенью 1534 г.

Исследователи справедливо отмечали, что такое раздробление сил заранее обрекало поход на неудачу. Исходя из своей оценки численности всей армии в 20 тыс., Л. Коланковский полагает, что после разделения на отряды с Ю. Радзивиллом в Могилеве осталось около 10 тыс., а на Северщину и под Смоленск было отправлено по 5 тыс. С такими силами можно было лишь опустошить приграничные районы, но на взятие таких крепостей, как Стародуб, Чернигов или Смоленск, нельзя было рассчитывать. Представляется, однако, что перед Немировичем и Вишневецким и не была поставлена такая задача, как завоевание Северщины или Смоленска – судя по их действиям, им было поручено лишь совершить опустошительные рейды по этим землям, а для этого сил у них было достаточно.

19 августа 1534 года отряды Киевского воеводы Андрея Немировича вторглись в пределы Московского государства на северском участке его границы. В начале сентября 1534 года армия подошла к стенам Стародуба с юго-запада и осадила крепость. Однако, осада города не дала результатов. Русский гарнизон под командованием воеводы Фёдора Овчины-Телепнева успешно отбил нападение и даже сумел взять в плен несколько десятков неприятелей во главе с гетманом жолнерским Суходольским.

Говоря о связи Федора Овчины со Стародубом, следует отметить, что его назначение сюда воеводой, возможно, вызвано тем обстоятельством, что Стародуб был вотчинным городом для отдельных представителей многочисленного и могущественного тогда семейства Глинских, с которым Овчины были тесно связаны.

В наказе гонцу Ю. Юматову, отправленному 15 сентября 1534 г. в Крым, сообщается о военных действиях под Черниговом и Стародубом. По поводу стародубских событий Юматову следовало говорить: «а на стародубские места приходили, и воеводы государя нашего также многих людей тут в земле побили, а иных многих переимали и гетмана желнерского Суходолского изымали, а с ним человек со сто желнер, а как пошли из стародубских мест, и на реке на Ипути государя нашего воеводы литовских людей, дошед, многих побили, а иных поимали, и шатры и лошади у них многие поимали, а государя нашего воеводы и люди, дал Бог, все поздорову».

Разумеется, московские дипломаты старались представить ход военных действий в выгодном для себя свете, но обращает на себя внимание сходство этой информации с версией официального летописания: возможно, у них был общий источник — донесения-отписки воевод. К сообщаемому летописями «наказ» добавляет известие о том, что русские воеводы преследовали отходивших со стародубской «украины» литовцев и, догнав на р. Ипути, нанесли им поражение.

Более успешным был рейд литовцев к Радогощу. Литовский отряд Немировича разбил рать новгород-северского наместника князя Ивана Барбашина. Отойдя от Стародуба, часть литовских войск подошла к Радогощу и зажгла его посад. Загорелся и укрепленный центр города. Осажденные во главе с наместником князем Матвеем Лыковым выпустили из горящей крепости женщин и детей, а сами погибли в огне, не желая сдаться врагу.

Мы располагаем ценным свидетельством о потерях населения Радогоща — показаниями местного попа Степана, данными им литовскому воеводе Василию Чижу поздней осенью 1534 г. По словам Степана, гонец из Москвы «после войска литовского… переписывал, колько людей по городом згинуло», и «в одином Радогощи, коли его сожгли, не доискалися девети тисяч душ и двухсот и семьдесят душ без трех» (то есть 9267 человек). Радогощ получил освобождение на 20 лет от всех налогов и повинностей. В знак уважения к мужеству князя польско-литовский король Сигизмунд с почетом принял его семью, а позже отпустил в Россию.

После сожжения Радогоща литовцы побывали под Почепом, крепость не взяли «и, постояв час, и прочь пошли». По Евреиновской летописи, литовцы после этого «пошли во свою землю… на Кричев», а согласно хронике Ваповского, литовское войско разделилось на две части: одна под командой «палатина Киевского», то есть А. Немировича, пошла к Чернигову, а другая к Смоленску

Все источники сходятся в том, что пребывание литовцев в Стародубской земле осенью 1534 г. было кратковременным, для штурма крепости силу них было слишком мало; реальные их успехи свелись к опустошению волостей и, может быть, сожжению посадов. Однако последнее уже не бесспорно: Постниковский летописец, хорошо осведомленный в русско-литовских отношениях, подчеркивает: «А стародубские и почапские посады приказчики городовые, а не Литва сожгли».

Это был единственный успех группировки Немировича и Чижа. Нападения, совершённые на Чернигов и Почеп были отбиты. После этого литовская группировка, действовавшая в Северской земле ушла к Смоленску на соединение с ратью Вишневецкого.

13 сентября войско Вишневецкого и Коверского вступило в русские пределы. Литовцы, подойдя к Смоленску, собрались сжечь посады и, в этот момент, их атаковал гарнизон под командованием смоленского наместника князя Никиты Хромого Оболенского. Русские войска смогли отбить литовцев от города. Вскоре получив известие о приближении «великого князя воевод» литовцы ушли в свои земли. Судя по всему, польский король преувеличил успехи своих войск и трудности Русского государства. Он не ожидал ответного удара русских войск. 1 октября 1534 года Сигизмунд I распустил своё войско, оставив только 3 тыс. человек для охраны пограничных крепостей.

Поход московских войск в Литву зимой 1535 г.

В октябре-ноябре 1534 г. Сигизмунд и его советники не раз высказывали мысль о том, что после понесенных поражений «московиты» быстро пойдут на заключение мира на выгодных для Великого княжества условиях. За этими планами стояла уверенность, что Москва, раздираемая распрями, слаба, — в чем особенно старались уверить короля беглецы С. Вельский и И. Ляцкий, побуждая его к энергичному ведению войны и гарантируя победу. Очень скоро литовскому правительству пришлось убедиться в иллюзорности подобных расчетов.

Отступлением и роспуском литовского шляхетского ополчения немедленно воспользовались русские воеводы. В то время как в Вильне считали уже кампанию 1534 г. законченной, неожиданно состоялся ответный поход русских воевод в литовскую Белоруссию — под Полоцк и Витебск. Этот поход был организован, вероятно, не в центре, а местными воеводами.

Опустошительный рейд псковских и новгородских воевод по Витебской и Полоцкой землям стал прелюдией к большому походу русских воевод в Литву зимой 1535 г., он никак не свидетельствовал о стремлении Москвы к миру, на что так рассчитывали правящие круги Великого княжества.

Поход московских войск в Литву зимой 1535 г.

На северо-западном направлении русская рать под командованием псковского и луцкого наместников Дмитрия Воронцова и Дмитрия Череды Палецкого перешла в наступление и продвинулась на 300 вёрст вглубь Литвы до Долгиново и Витебска, значительно опустошив вражескую территорию и взяв богатый полон. Этот рейд стал только прелюдией более мощного вторжения.

Для похода русское командование собрало почти все наличные силы, пользуясь зимней передышкой на южных и юго-восточных рубежах Руси. По данным современников в походе участвовало до 150 тыс. человек. Операция была хорошо спланирована и получила одобрение на состоявшемся в ноябре 1534 г. заседании Боярской думы. 28 ноября главные силы армии под командованием воевод Михаила Горбатого Кислого и Никиты Хромого Оболенского вышла из Москвы в направлении Можайска. Другие силы сосредотачивались в районе Опочки. В декабре там была собрана рать новгородского наместника Бориса Горбатого и Василия Шереметева. Наступая с двух направлений, русские войска должны были соединиться на литовской территории и наступать одной ратью. Воеводам Северской земли, которые собирали полки в Стародубе под руководством Фёдора Овчины-Телепнева и Ивана Глухого Тростенского, предстояло действовать самостоятельно.

3 февраля 1535 г. русские войска начали наступление одновременно от Смоленска и Опочки. 5 февраля выступила рать из Стародуба. Синхронность действий русских войск говорит о высоком уровне проработке деталей плана наступательной операции, высокой мобилизационной способности Московского государства, способности выполнять боевые задачи даже в самое суровое время года. Литовцы же ничем не могли помешать вторжению русских войск. Они засели за стенами городов и замков, ограничившись пассивной обороной. Московские воеводы не тратили время и силы на осаду крепостей, они занимались опустошением литовских территорий.

14 февраля армия М. Горбатого Кислого шедшая от Смоленска через Дубровну, Оршу, Друцк и Борисов, соединилась у Молодечно с полками Б. Горбатого, которые разорили полоцкие, витебские и брянские земли. От Молодечно русская армия повернула на север и пошла к своей границе разоряя по пути Литву. 1 марта, взяв богатую добычу и большой полон, воеводы великого князя вышли в Псковскую землю.

Северское стародубское войско также действовал успешно, прошлось по литовским землям в районе Речицы, Мозыря, Бобруйска, Рогачева, дошло до Новгорода Литовского (ныне Новогрудок Гродненской области) и к 23 февраля 1535 года вернулось домой. В результате этих походов экономике Литвы был нанесен колоссальный ущерб. Так, войска северной группы дошли почти до самого Вильно и поход этот был не менее жестоким и опустошительным, нежели совместные литовско-татарские набеги на Московию: «…и людей многих высекли нещадно, и многое множество литвы полону привели; а из Литовские земли, дал бог, пришли здорово» - сообщает нам Постниковский летописец о походе 1535 года.

Продолжать войну без помощи Польши Великое княжество Литовское больше не могло. Польский сейм с пониманием отнёсся к призывам о помощи со стороны союзного государства. На помощь Литве был направлен 7-тыс. отряд под командованием лучшего польского полководца Яна Тарновского.

Штурм Стародуба и сожжение Почепа летом 1535 г.

Летом 1535 г. в Москве готовились к отражению литовского нападения на смоленском направлении, северский же рубеж был защищен недостаточно. Именно сюда, выйдя из Речицы, направилась в начале июля литовско-польская армия под общим командованием Юрия Радзивилла.

Первым подвергся нападению Гомель. Многотысячное войско, пешее и конное, с большим артиллерийским обозом, было сформировано из литовских и наёмных польских отрядов. Их поддерживали союзные татары. Армию возглавил гетман литовский Юрий Николаевич Радзивилл, при нём же были гетман коронный польский) Ян Тарновский и киевский воевода А.Я. Немировский. В походе их сопровождал московский изменник князь Семён Бельский, перебежавший в 1534 г. к Радзивиллу. Король очень надеялся на успех этой крупной боевой операции и приказал армии, «бога вземши на помочь, замков наших отчизных Северских добывати».

 

Гетман коронный польский Ян Тарновский

Первым на пути в Северщину стоял Гомель, а потому Сигизмунд строго наказывал «напервей замку Гомья достати, або огнем его спалити».

Осада была организована по всем правилам тогдашнего военного искусства - с использованием артиллерийской мощи. Ю.Н. Радзивилл сообщал: «А так в середу весь день... на замок стрелба била, а потому с середы на четверг всю ноч и в четверг мало не весь день с наших дел стрелбу чинили». Несмотря на большие боевые запасы в замке, решимость части гомеян продолжать борьбу за город, воевода Щепин-Оболенский сдерживал неприятельский натиск всего неделю.

Хроника его недолгой осады содержалась в победной реляции гетманов, полученной королем 21 июля: войско подошло к Гомелю 14 июля, на следующий день пушками была разрушена большая часть укреплений, а на третий день враги, отчаявшись, сдали крепость.

Современники упрекали воеводу Щепина-Оболенского в трусости, будто бы тот «убоявся, из града побежал, и дети боярские с ним же и пищалники». Малодушие воеводы объяснялось тем, что он не дождался помощи основных московских сил - «прибылые люди в город не поспели». С гарнизоном князь Щепин-Оболенский и частью артиллерии ушел в Москву, где его немедленно бросили в темницу за измену. Оставшиеся в замке «тутошние люди немногие гомьяне», увидев «воеводское не-храбрство и страхование», сдали город 17 июля 1535 года.

При этом произошла следующая цепь событий. Когда наместник Гомеля при виде превосходящих сил противника покинул город вместе с частью гарнизона («детьми боярскими и пищальниками»), то литовцы их пропустили, ограбив, а некоторых ратников взяли в плен. Местные же служилые люди, гомельские «бояре» (по литовской терминологии), при описанных обстоятельствах вновь после 30-летнего перерыва перешли с городом и волостью под власть Литвы.

Получив от стародубских воевод известие о падении Гомеля, московское правительство 23 июля отдало приказ о сосредоточении полков на Северщине в Брянске. Тем временем польско-литовское войско от завоеванного Гомеля направилось к Стародубу. Из переписки короля с Ю. Радзивиллом явствует, что объединенная армия подошла к Стародубу 30 июля. Началась долгая осада.

 

Летняя компания 1535 г.

Город был хорошо укреплён и защищался сильным гарнизоном под командованием опытного воеводы Фёдора Овчины Оболенского. Осада города затянулась почти на месяц, гарнизон упорно дрался, отбивая атаки врага. Это объяснялось, видимо, тем, что серьезного численного перевеса у осаждавших не было, а защитники — по единодушному мнению и русских, и польско-литовских источников — самоотверженно оборонялись. Интенсивный артиллерийский обстрел крепости не дал желаемых результатов; из Стародуба вели ответный огонь («стрелбу великую») и отбивали атаки осаждавших.

 

Литовское полевое орудие. Фрагмент картины, 1530 г.

Вероятно, успеху осады мешали и трения между польским и литовским командующими – Ян Тарновский расположил свой лагерь отдельно от лагеря литовцев, не доверяя последним. Под стенами Стародуба состоялся военный совет, в котором помимо обоих гетманов приняли участие литовские паны и князья: там обсуждался вопрос о способе дальнейших действий (штурм, примет или подкоп). Участники совещания отклонили идею штурма «для великости людей, которые суть на замъку, лечь о примет и о копанье призволили».

Для устройства подкопа Тарновский людей не дал, и пришлось литовскому гетману выделить для этой цели несколько десятков человек из своей свиты, а «иншыи княжата и панове ку копанью дали о триста чоловеков». Это между прочим еще раз подтверждает, что войско было не очень велико и чуть ли не основную его массу составляли панские и княжеские «почты» (отряды вооруженных слуг). Отсрочка штурма давала осажденным шанс выстоять до подхода подкреплений.

Когда стало очевидным, что стародубцы  долго не продержатся, в Москве решили помочь им и послать к осажденному городу войско. Литовцами были перехвачены «листы до князя Московского и до бояр его съ Стародуба и теж от войска московского у Стародуб писаны» — вероятно, в них шла речь о присылке подкреплений. Полки на помощь Стародубу действительно были посланы, но из-за начавшегося 18 августа набега крымцев на Рязань эти силы были возвращены на берег Оки. В итоге стародубский гарнизон подмоги так и не получил, а действовавшая в литовских пределах рать кн. В. В. Шуйского вынуждена была спешно вернуться в Смоленск.

Тем временем минные работы под стенами Стародуба (ими руководил некий «Ербурд с товарыщи») приближались к концу. Для разрушения крепостной стены было использовано очень редкое по тем временам минное оружие: около 300 человек выкопали под городской стеной галерею длиной в 200 саженей (более 400 метров), в которую заложили бочки с взрывчаткой.

Такой способ, как подкоп и взрыв крепостной стены, был применен впервые за всю историю русской земли именно в Стародубе в 1535 году: «А того лукавства подкапывания не познали, что наперед того в наших странах не бывало подкапывания» – так описывает эпизод с захватом города Воскресенская летопись.

Произведенный 29 августа взрыв разрушил 4 прясла стены и стрельницу, что послужило сигналом для штурма. К пролому устремились поляки с осадными машинами «воронами» (подъемные механизмы в виде колодезного журавля, на конце которого крепился большой ящик с солдатами, для преодоления рвов и водных преград), завязался ожесточенный бой.

Защитники крепости упорно сопротивлялись, наместник кн. Ф. В. Овчина-Оболенский дважды выбивал «литву» и жолнеров из города, во второй раз литовцы «утесниша его к телегам к кошевым» и взяли в плен. Таким образом, это произошло вне крепости, в лагере литовцев. Подожженный литовцами Стародуб горел; кое-где защитники еще продолжали сопротивляться.

Штурм Стародуба литовской армией. Фрагмент гравюры из «Хроники всего света» М. Вельского. Краков, 1597.

Н. М. Карамзин так описал штурм и падение Стародуба:

«Ужасный гром потряс город; домы запылали; неприятель сквозь дым ворвался в улицы. Князь Телепнев с своею дружиною оказал геройство; топтал, гнал литовцев; два раза пробивался до их стана, но, стесненный густыми толпами пехоты и конницы, в изнеможении сил, был взят в полон вместе с князем Ситцким. Знатный муж, князь Петр Ромодановский, пал в битве; Никита Колычев умер от раны чрез два дни. 13000 граждан обоего пола изгибло от пламени или меча; спаслися немногие и своими рассказами навели ужас на всю землю Северскую».

Марцин Вельский поместил в своей «Хронике всего света» подробный рассказ о взятии Стародуба; переиздавая ее в 1564 г., он снабдил текст гравюрой, на которой последовательно изображены все этапы сражения. На заднем плане показано начало штурма: солдаты лезут по лестницам на стены, с которых защитники бросают им на головы камни; видны клубы дыма и рушащиеся башни

 

Взятие Стародуба. Гравюра из «Хроники всего света» М. Вельского. Краков, 1597.

Чуть ниже, с правой стороны — защитники покидают горящую крепость через ворота. А на переднем плане изображено окончание штурма: со связанными руками идут пленные воеводы в «русских» шапках; к стоящему перед большим шатром человеку в рыцарских доспехах и с дорогой цепью на груди (очевидно, гетману Яну Тарновскому) стражники подводят знатного московита в шапке с меховой опушкой (князя Федора Овчину Оболенского?); здесь же справа показана казнь пленных «москалей».

Пленный русский воевода кн. Ф. Овчина Оболенский перед польским гетманом Яном Тарновским. Фрагмент гравюры из «Хроники всего света» М. Вельского. Краков, 1597.

Стародуб был уничтожен до основания; победители взяли большой «полон». Приводимые в некоторых летописях сведения о 15 (Вологодско-Пермская) или даже 30 тысячах (Румянцевская) пленных сильно преувеличены. Такое количество пленников польско-литовской армии было бы не увести. М. Вельский пишет, что численностью «пленные едва не превышали наших», поэтому Ян Тарновский «велел казнить всех старых и… менее годных», оставив в живых лишь тех, кто моложе.

Летописец рисует ужасающую сцену устроенной победителями резни: «подсадных людей и пищальников и чернь сажали улицами да обнажали да секли». Согласно Евреиновской летописи, пленных детей боярских казнили целый день, «и много трупов мертвых… лежаше до тысечи». Один из польских сановников писал в декабре 1535 г. советнику императора К. Шепперу, что перед шатром Яна Тарновского было казнено 1400 «бояр». Надо полагать, что среди бояр и воинов стародубского ополчения были и мглинчане.

Вместе с Овчиной-Оболенским в плен были взяты его служилый князь Андрей Иванович Горбатый и князь Семен Федорович Сицкий. Впрочем, Андрея Горбатого мы видим на свободе уже в сентябре того же года, когда он приезжал в Москву к Ивану Телепневу-Оболенскому с целью передать послание гетмана Юрия Радзивилла о желании польского короля быть в мире и братстве с великим князем.

 Среди плененных также значатся имена стародубского городничего Фомы Григорьевича Чаплина, местного жителя Семена Семеновича Замыцкого, боярского сына Григория Корьбы. Среди погибших в стенах Стародубской крепости называются князь Петр Ромодановский и Никита Колычев.

Память о страшной резне, учиненной польско-литовским воинством в Стародубе, сохранилась надолго. Более четверти века спустя, в феврале 1563 г., бояре напоминали литовским панам-раде о том, как отец их короля Сигизмунда II Августа «в несвершеные лета государя нашего какую многую кровь христьянскую в Стародубе пролил».

Жестокость, с которой поляки и литовцы расправились с жителями Стародуба, была чрезмерной даже для середины XVI века – эпохи, которая сама по себе была жестокой и беспощадной. Так, Иван Грозный впоследствии, в переписке с польским монархом Сигизмундом II подчеркивал, что не допустил никакой «нечести» или «нужи» по отношению к пленным полоцким воеводам, шляхтичам и бурмистрам, «а не так есмя учинили как в наши не в свершенные лета отец государя вашего Жигимонт король прислал своих людей с бесермены к нашей вотчине Стародубу, и город взяли, и воевод наших многих и детей боярских с женами и с детми многих поимали и порезали, как овец».

От разоренного Стародуба литовско-польская армия двинулась к Почепу, который был укреплен очень слабо. Воевода Почепа, Юрий Ушатый, в связи с болезнью уехал из города, поручив начальствовать в нем Федору Сукину. Новый начальник, не надеясь на крепостные укрепления города, сжег их и все посады, а сам ушел с жителями и гарнизоном к Брянску, где собиралась армия. Польско-литовские силы по инерции продолжили наступление и заняли Почеп и Радогощ. По существу, вся Северщина оказалась в их руках, но удержать ее они не смогли. Очевидно, что из-за недостатка сил они не решились даже атаковать близко расположенную крепость Мглин.

Тщетно требовал король от панов-рады позаботиться о восстановлении укреплений Стародуба, Почепа и Радогоща, пока армия находилась в Северской земле. Так ничего и не было сделано, а потом польские наемники, заявив об окончании срока найма (для его продления денег в скарбе не было), отправились домой, делая по пути остановки в господарских владениях в Литве. Вслед за ними отступило и литовское войско, которое вскоре было распущено. Единственным приобретением Литвы в этой кампании, которое она сумела сохранить, был Гомель.

Чем объяснить такой исход военных действий на Северщине летом 1535 года? Здесь нужно вспомнить о том, что после присоединения северских земель к России в 1500 г. там долго сохранялись княжеские уделы; в частности, интересующие нас сейчас Стародуб, Гомель, Почеп и Мглин входили в состав существовавшего до 1518 г. княжества Василия Семеновича Стародубского. Пребывание в составе удела способствовало консервации прежних поземельных отношений; перемещение служилых людей на Северщину началось сравнительно поздно, уже после ликвидации тамошних уделов – впервые гомельские и стародубские помещики упомянуты в посольских делах в 1525 г.

 За короткий период, прошедший между уничтожением северских уделов и началом Стародубской войны, поместная система не успела пустить там глубоких корней; в Гомеле, как мы уже знаем, сохранилось с литовских времен местное боярство: оно-то и присягнуло на верность королю летом 1535 г.

Зато в других местах литовцы никакой поддержки не получили: жители Почепа сожгли свой город и бежали, Стародуб сопротивлялся в течение целого месяца. Если в Стародубе и существовало некогда боярское землевладение, то по крайней мере в 1535 г. местного боярства мы там не обнаруживаем, зато «людей было в городе прибылых с Москвы и з городов Северских велми много», что подтверждается и списками пленных 1535—1538 гг., где перечислены приведенные из Стародуба воеводы и дети боярские.

Что же касается «черных» людей, то литовцы, по-видимому, и не пытались найти у них поддержку, о чем свидетельствует не только избиение «черни» в Стародубе, но и большое количество «простых мужиков», угнанных в литовский плен из Стародуба, Радогоща, Новгорода Северского: при первой возможности они бежали из плена домой.

Без поддержки местного населения можно было удержать Северщину только силой, но слабость военной организации Литвы лишила последнюю такой возможности. Поэтому если Гомель все же остался за Великим княжеством, то только благодаря местному боярству, перешедшему на сторону литовских властей, чего в других городах Северщины не произошло.

Перемирие 1537 г. Итоги и последствия войны

Расчёт литовского правительства на быструю победоносную войну не оправдался. Война становилась затяжной и приносила большие потери. Королевская казна была пуста, экономика Литвы понесла большой ущерб от русских рейдов, дворянское ополчение собиралось плохо.

С другой стороны, от войны сильно пострадали западные окраины Русского государства, особенно Северщина. После набега литовцев осенью 1534 г. жители Радогоща были освобождены от податей на 20 лет, а стародубцы — на 15 лет. Летом следующего года Стародуб был сожжен дотла, к его восстановлению приступили весной 1536 г.

В этих условиях враждующие стороны начали осторожно искать пути к примирению. В сентябре 1535 г. литовские паны через посредство сидевшего у них в плену князя Федора Васильевича Овчину-Оболенского попытались возобновить дипломатические сношения с Москвой. Князь Федор Овчина послал к своему двоюродному брату Ивану Федоровичу Овчине-Телепневу, фавориту государыни-регентши Елены Глинской, имевшему большое влияние при московском дворе, слугу А. Горбатого «о своих потребах», а Ю. Радзивилл передал с ним на словах, «чтоб князь великий с королем был в миру». В ноябре князь И. Ф. Овчина-Телепнев послал ответ князю Федору с тем же гонцом, явно рассчитанный на прочтение его литовскими панами. Указав, что война началась по вине короля, он заявил, что великий князь хочет ее прекращения, если же и король этого желает, пусть пришлет о том в Москву.

Судьба же самого героического стародубского воеводы князя Федора Овчины-Телепнева сложилась трагически. Вначале он содержался в плену в имении гетмана Ю. Радзивилла, но после попытки к бегству был взят королем и помешен в королевском замке Мельник. Князь И. Ф. Овчина-Телепнев не сумел быстро вызволить брата из плена. А в 1538 году после ранней и неожиданной смерти Елены Глинской (версию об отравлении подтвердили исследования конца XX в.) он сам попадает в опалу, и вскоре был казнен. Стародубский воевода Федор Овчины-Телепнев так и не выбрался из литовского плена.

Хотя с февраля 1536 г. дипломатическая переписка велась уже непосредственно между литовской радой и московскими боярами, но до окончания войны было еще далеко. Правда, теперь военные действия больше напоминали серию налетов и пограничных стычек.

В июле 1536 года в Москву прибыл кревский наместник Никодим Тихоновский. В качестве ответного шага Москва отправила в Вильно Тимофея Хлуденева. В январе 1537 года в Москву прибыло литовское посольство во главе с полоцким воеводой Яном Глебовичем, витебским воеводой Матвеем Яновичем.

«Великие послы» прибыли в Москву 12 января 1537 г., через несколько дней начались переговоры. По традиции стороны начали их с «высоких речей», взаимонеприемлемых требований: Литва потребовала передать ей Псков, Новгород и вернуться к положениям «вечного мира» 1449 года — мирного договора, подписанного великим князем Василием II и королём польским, и великим князем литовским Казимиром IV, — а бояре «припоминали» Киев, Полоцк, Витебск, называя их вотчиной великих князей. За основу мирного договора они предлагали принять перемирную грамоту Василия III с Сигизмундом, о чем литовская сторона и слышать не хотела и т.п. Когда после многих «спорных речей» выяснилось окончательно, что без отдачи Смоленска мира послы заключить не могут, встал вопрос о перемирии.

Условия перемирия также вызвали долгие споры. Литовские послы требовали уступки северских городов (Стародуба, Почепа, Радогоща и др.) и новопостроенных московских крепостей — Заволочья, Себежа и Велижа, а бояре, не соглашаясь на это, настаивали в свою очередь на возвращении Гомеля и размене пленными. Наконец, 30 января стороны договорились о компромиссе: Гомель отходил к Литве, а Себеж и Заволочье — к Москве. После этого еще две недели длился «торг» о волостях к Себежу и Заволочью. Дело дошло даже до «отпуска» послов к королю ни с чем, но все же переговоры возобновились. 16 февраля боярин М. Ю. Захарьин «с товарищи» уладили с послами последние спорные вопросы. В тот же день началось составление перемирных грамот, а 18 февраля великий князь целовал на них крест и велел к одному экземпляру привесить свою печать.

Согласно статьям Московского перемирия 1537 года, Гомель и гомельские области отошли Великому княжеству Литовскому. Москве отошёл Себеж (Ивангород), Заволочье и Долысская волость.

Перемирие было заключено на пять лет, с 25 марта 1537-го по 25 марта 1542 г., на условиях, по словам послов, «которой что взял, тот то и держи»: к России отошли города Себеж и Заволочье с волостями, а также Долысская волость; к Литве отошел Гомель с волостями и ряд сел. 22 апреля 1537 г. в Литву было отправлено посольство В. Г. Морозова, кн. Д. Ф. Палецкого и дьяка Г. Д. Загрязского — для принятия от короля присяги на перемирии. 8 июля король утвердил крестоцелованием перемирные грамоты. В русско-литовских отношениях открылась мирная полоса.

Стародубская война завершила серию русско-литовских войн конца XV — первой трети XVI в. Вместе с тем в ней проявилось немало новых черт, заметно отличающих ее от предыдущих вооруженных конфликтов двух соседних держав. Во-первых, впервые за много лет инициатива начала войны принадлежала Литве – это была попытка реванша, правда неудавшаяся. Россия же впервые отказалась от широких завоевательных планов – походы в Литву зимой и летом 1535 г. представляли собой своего рода карательные экспедиции, имевшие целью устрашить противника и побудить его прекратить войну. Зато весьма эффективно решалась другая задача — укрепление западного рубежа путем строительства приграничных крепостей.

Во-вторых, хотя литовская сторона по-прежнему считала вопрос о Смоленске главным препятствием для заключения прочного мира, война 1534—1537 гг. отнюдь не стала очередным этапом борьбы за Смоленск – она выросла из пограничных конфликтов 20-х — начала 30-х гг., и тогда же определились районы будущих боевых действий – полоцкий рубеж и Северщина.

В-третьих, война выявила растущую слабость военной организации Великого княжества Литовского и усиление его зависимости в оборонной сфере от помощи соседней Польши. Система земского ополчения Литвы пришла в упадок, его боеспособность резко снизилась, а для найма жолнеров катастрофически не хватало средств. По существу, всеми успехами в летней кампании 1535 г. литовцы были обязаны польским солдатам и их предводителю — гетману Яну Тарновскому. Но и эти успехи они не сумели закрепить; не удержали бы и Гомеля, если бы местные бояре не перешли на сторону короля.

Военная организация Русского государства, основанная на поместной системе, обнаружила в этой войне определенные преимущества перед литовской, как в отношении дисциплины и единоначалия, так и в плане мобилизационных возможностей, особенно зимой 1535 г. Москва выставила более чем стотысячное войско, что в 4—5 раз превышало максимальную в то время численность литовского ополчения. Однако это потребовало от Русского государства чрезвычайного напряжения сил.

Наконец, следует подчеркнуть компромиссный характер перемирия 1537 г. – впервые за полувековой период русско-литовских войн ни одна из противоборствующих сторон не приобрела решающих выгод. Соглашение 1537 г. зафиксировало определенное равновесие – Литва оказалась не в состоянии вернуть утраченные территории, а Москва временно прекратила попытки новых захватов, принадлежавших Великому княжеству славянских земель. Устойчивость этого равновесия была подтверждена впоследствии неоднократным продлением перемирия вплоть до начала Ливонской войны.

Источники и литература

1. Поклонский Д.Р. Стародубская старина. Т.1. – Клинцы,1998.
2. Кром М. М. Стародубская война (1534-1537). Из истории русско-литовских отношений. – М.: Рубежи XXI, 2008
3. Самсонов А. Малоизвестные войны русского государства: Русско-литовская ("Стародубская") война 1534-1537 гг. // http://topwar.ru/15672-maloizvestnye-voyny-russkogo-gosudarstva-russko-litovskaya-starodubskaya-voyna-1534-1537-gg.html
4. Зимин А.А. Россия на рубеж XV - XVI в. (Очерки социально-политической истории). – М.: Мысль, 1982.
5. Соловьёв С.М. История России с древнейших времён: Сочинения в 18 кн. – М.: Мысль, 1989.
6. Тарас А.Е. Войны Московской Руси с ВКЛ и речь Посполита 14-17 вв. –Мн. Харвест, 2006.
7. Герберштейн С. Записки о Московии / Пер. с нем. А.И. Малеина и А.В. Назаренко. Под ред. В.Л.Янина. – М.: Изд-во МГУ, 1988.
8. Каргалов В. В. На степной границе. – М., 1974.
9. Карамзин Н. М. История государства Российского. – СПб, 1852.
10. Макушников О. А. Гомель с древнейших времён до конца XVIIIвека. – Мн., 2006.
11. Нечволодов А. Сказания о русской земле. – М.,1992
12. Любавский М. Литовско-русский сейм. – М., 1900.
13. Багалей Д. И. Очерки по истории колонизации степной окраины Московского государства. – М., 1887.
14. Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России. – М., 1988.
15. Акты, относящиеся к истории Западной России. Т. II, – СПб, 1848.
16. Литовская и Жмойтская, и Быховца хроники // Полное собрание русских Летописей.- Т.32.– М.: Наука, 1975.
17. Летописи белорусско-литовские // Полное собрание русских Летописей.-Т.35: – М.: Наука, 1962.
18. Кулиш П. А. Материалы для истории воссоединения Руси. Т. I. – М., 1877.
19. Разин Е.А. История военного искусства VI-XVI вв. – СПб, 1999.
20. Голицын Н. С. Русская военная история. Ч.II. От Иоанна III до Петра I.  – СПб., 1878..
21. Википедия