Малороссия и край в эпоху Петра I (1697-1725)

Оглавление

Возвышение Ивана Мазепы.. 2

«Войска Запорожского обеих сторон Днепра гетман». 14

«Полудержавный властелин» и гетман. 20

Поздняя любовь Мазепы и донос Василия Кочубея. 24

Стратегия «выжженной земли» на Стародубщине. 32

Мглин в борьбе со шведской агрессией. 46

Измена и крах Мазепы.. 52

Гетман Скоропадский и почепское дело Меншикова. 60

Первая Малороссийская коллегия (1722-1729). 82

Источники и литература

 

Возвышение Ивана Мазепы 

О гетмане Иване Мазепе в России и на Украине знают все. Но если на Украине сегодня он герой, то в России – предатель, изменник, других красок при описании жизни и деятельности Мазепы обычно не используют. Так, в 1918 г. гетман Пабло Скоропадский писал: «в Киеве одновременно в Софийском соборе Мазепу предают анафеме, а в Михайловском монастыре за него, как за создателя храма, возносят молитвы об успокоении его души».

Изменивший России гетман Иван Мазепа

 

Попробуем восстановить ход событий в период гетманства Мазепы и, по возможности, объективно проанализировать документы и факты с разных точек зрения, опираясь на современные исследования историков.

Самыми подробными публикациями, посвященными Мазепе являются монографии Н.М. Костомарова "Мазепа" и Ф. Уманец «Гетман Мазепа», а также сведения о нем в "Истории России" С.М. Соловьева. Из последних биографий следует отметить взвешенные и интересно написанные О. Субтельным «Мазепинцi. Украiнський сепаратизм на початку XVIII ст.» и две монографии Т.Г. Таировой-Яковлевой «Мазепа» и «Иван Мазепа и Российская империя. История предательства».

Мазепы происходили из белоцерковских бояр, еще в 1572 году получивших «хутор на Каменице», позднее названный Мазепинцами. Иван Мазепа родился 20 марта 1639 г. в селе Мазепинцы на подвластной Польше территории Правобережной Украины, в семье украинского шляхтича православного вероисповедания. Его отнц – Адам-Степан Николаевич Мазепа, белоцерковский атаман – в 1638 г. был осужден на смертную казнь за убийство шляхтича Зеленского, но сумел на несколько лет оттянуть исполнение приговора, а тем временем помирился с семьей убитого и получил охранный лист от самого короля за подписью канцлера Речи Посполитой Ежи Оссолинского.

Портрет матери Мазепы Марины Мокиевской, XVIII век

 

Произошло это в 1645 году, примерно в то же время, когда защиты у короля добивался и другой казак-шляхтич – Богдан Хмельницкий.

В 1659 г. король Ян Казимр подтвердил за Адамом Мазепой, его женой – Мариной Мокиевской, которая позднее приняла монашество с именем Марии-Магдалины – и потомством право на с. Мазепинцы. Это имение отец Адама, Николай Мазепа-Колединский, получил от короля Сигизмунда-Августа в полную собственность еше в 1572 г., с обязательством нести земскую военную службу.

Сначала Иван Мазепа учился в Киево-могилянской коллегии, а затем был отдан в придворные польского короля, где и продолжил образование в колледже иезуитов. Нахождение при дворе позволило будущему гетману получить блестящее образование: он учился в Голландии, Италии, Германии и Франции, свободно владел русским, польским, татарским, латынью (по замечанию современника - мог соперничать в ней с иезуитами). Знал он также итальянский и немецкий, а по некоторым данным - и французский. Мазепа имел прекрасную личную библиотеку с огромным количеством латинских изданий, его любимой книгой был "Государь" Н. Макиавелли, дома у него имелась великолепная коллекция оружия, на стенах висели портреты многих европейских государей, его письма, особенно "любовные", отличались прекрасным стилем, его перу принадлежали также стихи и думы.

 В его жизни было столько приключений, крутых поворотов, ударов судьбы и неизменного покровительства фортуны, что любой вымысел меркнет на этом фоне. В одном из преданий говорится, что обманутый муж, шляхтич пан Фальбовский, приказал раздеть Мазепу, привязать к спине степного коня, напуганного ударами и выстрелами, и пустил его. Собственная прислуга едва узнала своего исцарапанного о окровавленного господина, когда лошадь донеслпсь во двор его матери. Еще несколько времени спустя, Мазепа женился на дочери белоцерковского полковника Семена Половца, вдове Фридрикевич.

Прирожденный политик, одаренный полководец и дипломат, человек отважный, честолюбивый и целеустремленный - он был олицетворением эпохи духовного возрождения и расцвета малороссийского казачества. Поэт и философ, прекрасно образованный, сказочно богатый, с прозорливым и насмешливым умом, он двадцать лет успешно лавировал в океане политической борьбы, оставаясь у руля Малороссии.

Как любая выдающаяся личность, он, разумеется, возбуждал зависть и ненависть врагов. Пережив множество предательств и доносов, он практически никому не открывал свою душу. И лишь по немногим дошедшим до нас про изведениям Мазепы можно утадать в нем тайного романтика, в сердце которого кипели тщательно скрываемые страсти и мечты.

Начиная с 1659 года Мазепа уже выполнял ответственные поручения короля: его отправляли с посланиями к гетманам Малороссии, подвластной России, к Ивану Выговскому и Юрию Хмельницкому. Насколько важными были эти поручения, стало известно позднее – и Выговский, и Юрий Хмельницкий изменили России, переметнувшись к Польше.

В 1663 г. Мазепа был прислан к гетману Правобережья (1663-1665 гг.) Павлу Тетере, только что избранному гетманом, с клейнодами (знаками гетманского отличия) от короля. Встретили его не слишком любезно, но в Польшу он больше не вернулся, остался на Правобережье, затем служил гетману Украины Петру Дорошенко (1665-1676), который сразу оценил знания, способности и приятное обхождение молодого шляхтича и назначил его сначала «ротмистром хоругви надворной» (начальником службы гетманских телохранителей), а затем генеральным писарем, то есть личным секретарем и главой своей канцелярии. В 1674 г., во время поездки в Крым, он попал в плен к запорожцам, и кошевой Запорожской Сечи Иван Сирко отправил его к гетману Самойловичу. Там он обучал гетманских детей и ездил послом в Москву, после чего получил чин генерального есаула.

В это время завершился неудачный поход русского войска и козаков против крымского ханства. Фаворит царевны Софьи боярин Василий Голицын свалил вину на Самойловича, на которого уже была заготовлена челобитная казацкой старшины. Как свидетельствует современник, ее составили «обозный, есаул и писарь войсковой». Обозным, вторым человеком после гетмана, был Василий Дунин-Борковский, есаулом – Мазепа, а регентом генеральной канцелярии – Василий Кочубей. Они обвиняли гетмана и его сыновей-полковников в разных злоупотреблениях и присвоении войсковых денег.

Неизвестный художник. Портрет Василия Касперовича Дунин-Борковского. XVII в.

  

Историки по вопросу подписания Мазепой доноса на Ивана Самойловича часто высказывали противоположные мнения, но оригинал документа, хранящегося в РГАДА, не вызывает никаких сомнений – первыми с указханием должностей стоят подписи генерального обозного Василия Борковского, генерального судьи Михайло Вуяхевича, генерального писаря Саввы Прокоповича и генерального есаула Ивана Мазепы. Затем под ними, также столбцом, идут подписи без всякой расшифровки должностей – Костянтина Солонина, Якова Лизогуба и Стефана Петровича Забелы, слева, на свободном месте, – Григория Гамалея и Дмитрашка Раца. В самом низу листа, справа, стоит подпись – В. Кочубей.

Старшине, равно как и Москве, не нравилось стремление Самойловича сделать гетманство наследственным. По этой челобитной, а вернее сказать, доносу, отрубили голову сыну Самойловича Григорию (между прочим, ученику Мазепы в бытность его домашним учителем), а остальных Самойловичей отправили в Сибирь.

На основании оригинала доноса можно отрицательно ответить на вопрос о том, был ли Мазепа инициатором доноса старшины. Учитывая расстановку сил в Гетманщине в тот момент, и Кочубей, и Борковский, и другие старшины имели гораздо более весомое положение на Левобережье, прежде всего, благодаря своим родственным связям, клановому влиянию и экономическому благосостоянию. Стоящая четвертой, скромно, «по серединке», подпись Мазепы отражала реальное положение дел. А вот «визирование» документа Кочубеем, внизу, отдельно и как бы «надзирательно», говорит о многом. Возможно, он не случайно не указал свой уряд регента генеральной канцелярии, мысленно уже примеряясь к гетманскому. Именно Василий Кочубей явился около полуночи «к боярину, сообщил, что все обеспечено, и пожелал узнать его волю о дальнейшем».

 

Фрагмент текста доноса на гетмана Ивана Самойловича с подписями старшин

Гордон так описывает раду, избиравшую приемника Самойловича: «Сперва было недолгое молчание, потом кто-то поблизости назвал имя Мазепы, что было подхвачено и понеслось дальше, так что как будто все кричали – «Мазепу в гетманы!" Иные призывали за Борковского, но их скоро заглушили».

Итак, свержение Самойловича происходило по сценарию Василия Васильевича Голицына. И это заставляет с большой вероятностью полагать, что именно он играл первую скрипку и в выборе Мазепы. П. Гордон о Голицыне писал: «все ведется согласно [его] воле, а не по здравомыслию и справедливости» <…>. Вожди казаков втихомолку и все больше порознь желали знать, кто наиболее приемлем на гетманство для генералиссимуса. Получив намек, что Мазепа, все они в тот же вечер тайно подписали бумагу на сей счет; члены клики поделили меж собою полковничьи и иные главные чины».

Так или иначе, но совершенно неожиданно для многих и в обход более сильных претендентов, включая генерального обзного Василия Касперовича Дунин-Борковского и генерального писаря Василия Кочубея – факт очень важный для понимания дальнейших событий – 25 июля 1687 г. Мазепа был избран на Каламакской раде гетманом.

Боярин Василий Васильевич Голицын

 

Безусловно, что решающая роль при этом принадлежала боярину Василию Васильевичу Голицину, который стал покровителем Мазепы. Он сумел так понравиться Голицину, что получил из его рук булаву. Познакомились они еще во время первого приезда Мазепы в Москву, а сблизились, вероятно, во время Крымского похода. Умение Мазепы "очаровывать" людей (и не только женщин) отмечали очень многие его современники, даже враги. Наверное, не последнюю роль сыграла "культурная" близость гетмана и фаворита: оба были поклонниками Запада и исключительно образованными людьми своей эпохи. Для Голицына фигура бегло говорящего по-латыни Мазепы должна была стать лучом солнца в темном просторе чуждой ему казацкой среды.

Однако поддерживая кандидатуру Мазепы, а не одного из лидеров старшинской оппозиции, Голицын руководствовался собственными задачами. Он сначала определил политические рамки Гетманщины, представив старшине новые договорные статьи, т. е. условия автономии, и лишь затем выбрал подходящего кандидата. Гетманом Малороссии Голицын хотел иметь маловлиятельного, сравнительно бедного «чужака», недавнего «запорожского пленника», чуть ли не в кандалах попавшего в Батурин. По его замыслу, этот «чужак», приняв уряд из рук князя, должен был превратиться в сговорчивого «марионеточного» гетмана. Голицын использовал борьбу за власть между старшиной и возвел в гетманский уряд подходившего ему человека.

Избрание Мазепы, человека, на которого указал фаворит Софьи, должно было стать неприятным сюрпризом для основных авторов доноса и, прежде всего, для Василия Кочубея. Скрытая борьба за булаву между Мазепой и Кочубеем будет продолжаться почти двадцать лет, вплоть до 1708 года, о чем потом напишет сам Мазепа.

Здесь же, на Каламакской раде, Мазепа и старшина «били челом», чтобы «пожитки гетмана Ивана Самойловича и детей ево, бывших Черниговского и Стародубовского полковников, отдать им в войсковой скарб». На это «великие государи указали и бояре приговорили» отдать половину в войсковой скарб на жалование охочим полкам, а вторую половину в «свою, великих государей, казну». От Самойловичей в войсковую казну поступили огромные средства. По подсчетам старшины, их можно было оценить в миллионы. Помимо имений и богатого хозяйства было конфисковано множество драгоценных вещей, оружия, посуды, одежды и пр. Эти сокровища стали предметом вожделения многих русских вельмож и, прежде всего, самого Голицына.

Мечта Мазепы осуществилась. В сорок восемь лет он стал reтманом «Войска Запорожского обеих сторон Днепра». Однако власть его, усилиями Голицына, была крайне урезанной, его окружала чуждая ему левобережная старшина, озлобленная тем, что некий пришелец оказался наделенным над ними властью. Самойловичи, Кочубеи, Лизогубы, Искры, Полуботки и т.д, вероятно, ненавидели этого "пройдоху", выкравшего булаву у них из рук. Условия нового договора, навязанного Мазепе на раде Голициным, также были крайне тяжелы и непопулярны. Кроме полного запрета внешних сношений, запрещения перехода крестьян в казаки, легализации доносов на гетмана, запрета гетману переменять старшину, на Левобережье вводился стрелецкий полк.

В довершение всех этих реформ Василий Васильевич Голюцын включил в статьи пункт, означавший начало отмены самого принципа автономии Гетманщины, т. е. особого положения этой территории. Гетману предписывалось «народ Малороссийский всякими меры и способы с Великороссийским народом соединять». Следовало не допускать «голосов таких», что Малороссия является особой территорией, а не просто частью «Их Царского Пресветлого Величества Самодержавной Державы». В свою очередь, жители Малороссии должны были получить свободное право селиться в Великороссии. В этих положениях статей впервые явно проявлялось стремление царского правительства превратить Малороссию в область, на обычных правах входящую в состав российского государства.

10 августа 1689 г. Мазепа приезжает в Москву, чтобы встретиться со своим покровителем, и на его глазах происходит государственный переворот – к власти приходят Нарышкины и молодой Петр I. Мазепа ждал беды и на свою голову, старшины за его спиной уже сговаривались, кого избрать новым гетманом… Наконец, Петр позвал посольство в Лавру, и 10 сентября 1689 года Мазепа предстал перед молодым Петром.

Однако совершенно неожиданно для всех, прежде всего для самого Мазепы, прием, оказанный Петром I, был самым теплым и милостивым. Партии Нарышкиных, находившейся в очень шатком положении, был необходим мир и постоянство на Малороссии, поэтому создавать прецедент для смут, смещая гетмана, даже любимца опального Голицина, в Москве не решились.

Положение Мазепы после нарышкинского переворота изменилось коренным образом. Из безвольного марионеточного гетмана, обязанного при каждом удобном и неудобном случае оправдываться и отчитываться перед Голицыным, он превратился в полновесную политическую фигуру и реального правителя Малороссии.

 

 

 

Мазепе удалось включить в Московские статьи пункт о том, чтобы любые земельные пожалования в Малороссии являются прерогативой исключительно гетмана. Тут надо напомнить, что после восстания Б. Хмельницкого огромные земельные пространства перешли в собственность «Войска Запорожского». Верховным распорядителем всех этих земель был гетман. Ему, как главе Малороссии, принадлежало право раздачи свободных земель. С первых же лет гетманы стали широко пользоваться этим правом для вознаграждения заслуг отдельных старшин и войсковых товарищей. Тогда же началась практика, согласно которой царь подтверждал гетманские пожалования:

«И великие государи, их царское величество, ево, гетмана, и старшину, и войско, и народ малоросийской пожаловали, никому малоросийских городов жителем своих царского величества жалованных грамот на села и мелницы без листов ево, гетманских, давать не указали».

Такое положение дел сохранялось до конца правления Мазепы, подчеркивая и укрепляя автономный статус Малороссии. Казацкая старшина постепенно все более проникалась владельческими инстинктами и вскоре нашла поддержку в этих своих стремлениях в лице царского правительства. Царские грамоты, закреплявшие полковничьи и гетманские универсалы на имения, и распоряжения царской власти, ограничивавшие права гетмана, фактически поддерживали стремление старшины рассматривать дававшиеся им имения как наследственные. Процесс превращения малороссийских старшин в помещиков, а затем и в российских дворян успешно шел на протяжении всего XVIII века и стал одним из главных условий, приведших к бескровной ликвидации Гетманщины. Именно при Мазепе впервые появляется термин «вечистой поссесии», т. е. вечного владения. При этом, при его приемнике И. Скоропадском этот термин из исключения станет правилом.

Гетманство Мазепы – это пример компромисса, заключенного гетманом и царем. Петр I безоговорочно и непоколебимо отвергал любые обвинения, доносы и доклады, направленные против Мазепы, выдавал и казнил всех его оппонентов, а гетман безотказно снабжал царя войсками для всех военных кампаний, столь многочисленных в царствование Петра I. Вряд ли этот договор когда-либо был закреплен на бумаге, но обеими сторонами он выполнялся неукоснительно, вопреки всей логике событий.

Правительство Нарышкиных резко изменило жесткий курс на сокращение автономии Гетманщины, проводимый В.В. Голицыным, и практически дало карт-бланш Мазепе на решение многих острых внутренних проблем. 

С.Г.Кнеллер. Портрет Петр I, 1697 г

 

Впервые со времен Переяславской рады Москва решала опереться на сильную гетманскую власть, а не на массу анархических оппозиционеров. Нарышкинской партии и Петру в тот период требовался сильный военный союзник, наделенный неограниченными полномочиями и властью. В этом смысле итоги нарышкинского переворота были очень выгодны для Мазепы.

Мазепе, окруженному враждебной старшиной, вечно недовольными запорожцами и казаками, поддержка Петра была жизненно необходима, равно как и военные походы, дававшие возможность накормить и занять запорожских бунтарей. Для молодого царя, которому приходилось проводить свои глобальные реформы в условиях жесточайшей оппозиции и политической изоляции, рвавшемуся к морям и вынужденному воевать, гетман в свою очередь был надежным, верным союзником, обеспечивавшим спокойный тыл в Малороссии и успешно выполнявшим все дипломатические задачи.

При этом, Мазепа в отношениях с Петром сохранял определенную дистанцию. Похоже, он вообще ни с кем никогда не сближался, почти не имел друзей и был своего рода интеллектуалом-одиночкой, гордым и честолюбивым, даже романтиком, но лишь глубоко в душе. Жан Балюз писал о Мазепе: "Речь его изысканная и красивая, правда, в разговоре больше любит молчать и слушать других... Он принадлежит к тем людям, которые предпочитают или совсем молчать, или говорить, но не сказать". Вместе с тем Петр с его шумной и веселой дружиной, на равных деливший с нею радости и испытания, требовал от своих приближенных полного единомыслия и адской работы на благо новой России. Только тот, кто всецело разделял идеологию и образ жизни царя, мог рассчитывать и на его дружбу. Россия под руководством Петра I возрождалась и отчаянно стремилась в Европу, а Гетманщина тускнела и слабела. Мазепа не мог этого не видеть и не понимать.

 

"Войска Запорожского обеих сторон Днепра гетман" 

Положение Мазепы сильно упрочилось после участия козаков в Азовской кампании. Командовал козачьими полками черниговский полковник Лизогуб, назначенный наказным гетманом, а сам Мазепа с небольшим отрядом в составе войска Шереметьева стоял табором на реке Берестовой, не подпуская к Азову подкреплений неприятеля. 19 июля 1696 года крепость Азов была взята, Россия закрепилась на берегу Черного моря.

Неизвестный худ. Портрет Ивана Мазепы в латах и  с Андреевской лентой, копия с портрета 1700 г.

  

В 1700 г. был заключен константинопольский мир России и Турции. 8 февраля того же года Мазепа, вторым после Ф.А. Головина, во время поездки в Москву получил лично от Петра только что учрежденный орден Андрея Первозванного, опередив таким образом в списке кавалеров этой самой почетной награды России даже самого царя и А.Д. Меншикова. В указе было сказано: "За многие его в воинских трудах знатные и усердно радетельные верные службы... чрез 13 лет". Награды и милости не ограничились только этим.

Блестящие победы и царские милости Мазепе представляли собой лишь внешнюю сторону его деятельности, за которой скрывалась сложнейшая внутренняя ситуация – доносы сыпались один за другим, а к ним добавлялись еще и открытые бунты.

В 1691 г. появился "извет чернецов", в котором Мазепа обвинялся в участии в заговоре Софьи и В.В. Голицина. В 1696 г. был донос стародубца Суслова. В 1699 г. донос в Москву отправили Д. Забелин и А. Солонин. Их выдали гетману, судили, но, проявив "христианское милосердие", оставили в живых. Таким образом, Петр категорически не принимал никаких обвинений в адрес Мазепы. Старшина с сарказмом говорила, что он "не поверил бы и ангелу, если бы тот донес о злоупотреблениях гетмана".

В 1704 году, воспользовавшись восстанием против Речи Посполитой и вторжением в Польшу шведских войск, Мазепа занял Правобережную Украину и неоднократно предлагал Петру I присоединить её к землям Его царского Величества Войска Запорожского, однако Пётр отказывался. Возможно, не только потому, что это бы нарушало условия Вечного мира 1686 года, но и предполагал купить содействие поляков в борьбе с Швецией, оставляя им правый берег Днепра.

Нет никаких свидетельств, что Мазепа думал о единой Гетманщине вплоть до момента, когда волею судьбы он не оказался на Правобережье, но несомненно, что с этого времени мысль о воссоединении детища Богдана его не оставляла. При этом, нельзя забывать, что во всех царских грамотах, начиная с времен правления Софьи и кончая последними петровскими (1708 г.), Мазепа именовался гетманом "Войска Запорожского обеих сторон Днепра". Ему поручили собирать в Правобережье сборы для будущих военных действий. Это был апогей славы Мазепы.

Как человек образованный, Мазепа покровительствовал Киево-Могилянской академии, выстроил учебный корпус, присылал книги для библиотеки. Он построил и украсил две или три церкви за свой счет и еще примерно столько же перестроил из казенных средств – все в стиле барокко. Часто навещал он Печерский Вознесенский женский монастырь в Киеве, в который постриглась, овдовев, его мать – Мария Магдалина Мазепа. После избрания сына гетманом она стала игуменьей.

Говоря об украшении и построении Мазепой многих церквей необходимо, конечно, помнить, что постройка церквей генеральной старшиной имеет столько же религиозное, сколько экономическое и просветительное значение. И этот факт не был каким-нибудь исключением относительно Мазепы. Так же точно, например, строил церкви и помогал их украшению и Иван Самойлович. А стародубский полковник Михаил Миклашевский строит церкви в Глухове и в Выдубицком монастыре. Старшина и богатые паны строили церкви очень усердно, без всякаго подражания, в своих слободах потому, что «Божий храм был одним из главных средств для привлечения новых слобожанъ, любивших садиться тамъ, где уже таковой имелся». Мазепа, как правитель Малороссии, не мог отставать в атом деле от других.

В Москве Мазепу безоговорочно доверяли и уважали. Росло его богатство, внутреннее недовольство подавлялось. Гетману был уже 61 год. Скорее всего, бесконечные военные походы давались ему нелегко: он часто болел и жаловался на здоровье, подагрические боли. Должно быть, Мазепа мечтал после победоносной войны почить на лаврах и вкусить плоды своей власти и славы, но не тут-то было. Молодой и энергичный Петр горел желанием перекроить Россию, а заодно и политическую карту Европы.

Без всякой передышки в 1700 г. началась Северная война, в результате которой Малороссия оказалась перекрестком движения российских войск, а вутренние проблемы в Малороссии стали множиться. С этого времени к гетману постоянно поступали жалобы от полковников и старшины на притеснения, чинимые русскими военными. Надо заметить, что если для выполнения приказа русским военным требовались лошади, волы, фураж, то их реквизировали. Хлтя незаконные грабежи и насилия жестоко наказывались, а мародеров казнили.

Именно с этого времени у Мазепы и начались все неприятности, так как был прислан царский указ об отправке киевского и черниговского полков в Пруссию для их переформирования в регулярные драгунские. Учитывая структуру Гетманщины, это, по сути, означало начало ликвидации старшинской администрации. Мазепа был в бешенстве и заявил: "Какого же добра нам теперь ждать за нашу службу?"  

Княгиня Анна Дольская

 

В это время Мазепа знакомится в Дубно с княгиней Анной Дольской, вдовой К. Вишневецкого, сторонницей Станислава Лещинского, ставленника шведов. Дважды побывшая замужем, но все еще молодая и очаровательная Дольская была приятной собеседницей для Мазепы. Своим вниманием и обаянием она отвлекала его от невеселых мыслейи льстила его мужскому самолюбию. С ней гетман имел "денные и ночные конференции". Но нет никаких оснований говорить о том, что княгиня, тайная сторонница Лещинского, уже в тот момент могла убедить гетмана изменить царю. Сообщая Петру о предложениях Дольской, Мазепа писал: "Вот глупая баба, хочет через меня обмануть его царское величество... Я уже о таком ее дурачестве говорил государю. Его величество смеялся над этим".

В конце 1700 г. Мазепа получил приказ направить 18 тыс. войска под Псков для защиты от шведов. В мае 1700 г. Мазепа с войсками направился в Лифляндию. Северная война оборачивается для казацких войск совсем другой стороной – это не привычные бои с татарами. Одолеть лучшую регулярную армию Европы оказывается им не под силу. Отсюда – муштра, передача казаков под командование иностранных офицеров, и как результат – рост недовольства среди казаков. Да и Северная война, в отличие от Азовских походов, никакой военной добычи и славы им не приносила.

В 1701 г. Мазепа впервые в истории Малороссии ввел двухдневную панщину. Гетман и старшина уже давно превратились в богатейших помещиков с правом наследственного владения. У самого Мазепы были имения, частью купленные, частью подаренные Петром, не только в Малороссии, но и в Рыльском уезде, Крупницкой области и т.д. Не случайно Мазепа говорил: "Не так страшны запорожцы, как то, что чуть ли не вся Украина тем же запорожским духом дышит". В его высказываниях проскальзывало неприкрытое раздражение; так, он сказал подъячему И. Никифорову: "Народ Малороссийский (особенно Запорожцы... как трость в поле, сгибаемая ветром, склоняются и в ту, и в другую сторону) вольный, и глупый, и непостоянный".

Кроме того, в самой Малороссии казаков привлекали к строительству укреплений. Начальство требовало с них как с простых мужиков, а казакам это не нравилось, иногда они бросали работу и расходились по домам. Особое недовольство казаков вызвадо строительство крепостных сооружений в Киеве. Условия были крайне тяжелыми, руководили работами русские офицеры, которые били казаков, обрезали им уши и творили всяческие притеснения. Стоял страшный ропот, в том числе среди старшины. К тому же царь решил, что киевская фортеция "имеет зело худую ситуацию", и приказал сделать новую в Печерском монастыре. Старшины требовали от гетмана переговорить с царем, но Мазепа так и не решился. Только спустя некоторое время он, наконец, без жалоб и комментариев написал Петру, что его войска "помянутою фортификациею утружденные, борошенных запасов лишившиеся, и коне свои все воженьем дерну повседневным меючи вымордованы и знужненные, не будут на жадную в.ц.в. службу под сей час зимою угодны".

В общем, настроение в Малороссии было такое – это не наша война, нехай москали сами воюют. Мазепа поддерживал недовольство полковников и старшины. «Какого ж нам добра вперед надеяться за наши верные службы? – говорил он. – Другой бы на моем месте не был таким дураком, что по сие время не приклонился к противной стороне…» В то же время Петру он писал иное: «Пусть великий государь не слишком дает веру малороссийскому народу, пусть изволит, не отлагая, прислать на Украину доброе войско солдат, чтоб держать народ малороссийский в послушании и верном подданстве».

Стародубский полковник Михаил Андреевич Миклашевский

Но Петр не обращал внимания на трудности, и рост недовольства против Мазепы его не волновал. Он постоянно высказывался по поводу того, что "войско Малороссийское не регулярное и в поле против неприятеля стоять не может", требовал, чтобы казацкие войска были лучше вооружены, приказывал Мазепе на собственные средства купить лошадей – пока деньги не придут из Москвы и т. д.  

 

В июне 1707 г. Петр направил грамоту, в которой выражал сожаление по поводу тяжкой службы малороссиян и бедствий, сопровождавших переходы через Малороссию русских войск, но заявлял, что в "таком ныне с неприятелем нашим. Королем Шведским, военном случае, того весьма обойтить невозможно, и того ради надлежит вам...то снесть", а "по окончании сея войны те понесенныя трудности и убытки... награждены будут".

В феврале 1706 г. Мазепа выступает из Дубно в Литву. Но в Литве удача отвернулась от казаков и их гетмана. Шведы напали на стоявший в Несвиже стародубский полк, уничтожили несколько сотен казаков и убили полковника Миклашевского. Есть, правда, данные, что Мазепа специально подставил своего оппонента стародубского полковника Михаила Миклпшевского под удар шведских войск. Затем шведы осадили переяславского полковника И. Мировича в Ляховичах, в результате его так и не удалось освободить, он попал в плен, где и умер. Лишь остатки казаков ушли в Слуцк. Это был очень тяжелый удар для Мазепы, отозвавшийся болью и разочарованием в Малороссии. В это время он снова отклонил предложение Дольской принять гарантии шведского короля, потребовал от нее прекратить эту корреспонденцию и "не помышлять, чтоб он, служивши верно трем государям, при старости лет наложит на себя пятно измены".

 "Полудержавный властелин" и гетман

Важное место в истории Малороссии занимает протвостояние двух ярких личностей – Меншикова и Мазепы. Оба они пользовались неизменным расположением Петра I, оба отличились в военных походах. Но на этом сходство и заканчивается. Мазепа – прирожденный шляхтич, получивший прекрасное образование, свободно владевший многими языками, увлекавшийся античными авторами, владелец огромной библиотеки, сам обладавший прекрасным литературным стилем, писавший поэмы и ставящий происхождение собственного рода, заслуги своих предков гораздо выше пожалованных и сиюминутных титулов фаворитов. И наделенный звериной хваткой и чутьем, феноменальными способностями и обрывками систематических знаний фаворит Меншиков, чье темное происхождение не вызывало сомнении у современников, а о его умении читать и писать до сих пор спорят историки.

Неизвестно, когда точно установились первые контакты между Мазепой и Меншиковым, но уже с 1701 года между ними завязывается регулярная переписка. Внимательно следя за событиями в Москве, Мазепа был хорошо осведомлен о влиянии на царя тех или иных особ. Удивительная способность Александра Меншикова сочетать государственные дела и интересы царя с личными для Мазепы не могли остаться незамеченными.

Особого положения Меншиков достигает к 1703 году, когда он впервые отличается на военном поприще и получает (вместе с самим Петром, но после графа Ф.А. Головина и Мазепы) орден Андрея Первозванного. Тогда же, в декабре 1703 года, Петр впервые устраивает великолепный праздник в честь именин Меншикова, на котором присутствовал весь двор.

Именно Меншикову было суждено стать роковой для Мазепы фигурой. "Полудержавный властелин" в это время как раз приближался к вершине своей власти и славы. Из преданного денщика он превратился в бесстрашного полководца, ближайшего соратника и друга Петра I. Его неудержимая отвага и бесконечная преданность царю имели только одну темную сторону – патологическую страсть к наживе. Выйдя из самых низов благодаря своей смекалке и талантам, он был крайне ненасытен к деньгам и титулам. Ничего общего, несмотря на внешне дружественные отношения, они с Мазепой иметь не могли.

 

Неизвестный худ. Александр Данилович Меншиков, первая половина XVIII в

Если верить Орлику, то примерно с 1705 года Меншиков начинает активно предлагать Петру уничтожить казацкую старшину, а, следовательно, и всю административную структуру Гетманщины. Реформы эти приобретали особый смысл, учитывая, что Мазепе уже было под семьдесят. Гетман, измученный тяжелыми походами, постоянно болел и перестал казаться вечной фигурой. Неожиданная смерть в 1701 году его племянника, Ивана Обидовского, считавшегося главным кандидатом в приемники по булаве, сделала Гетманщину еще более доступной для притязаний. Мазепа, кенечно, понималъ, что человек уничтоживший патриаршество, не мог рано или поздно, не уничтожить гетманство. Остановка только за удобной минутой, когда это можно будет сделать, не опасаясь народнаго раздражения.

Меншиков явно готовился принять самое активное участие в дележе наследства Мазепы. Неслучайно в это время, в самом начале своего карьерного роста, он сосватал свою сестру за племянника Мазепы Войнаровского. Но теперь положение Меншикова изменилось, и он надменно отказал гетману, заявив, что «царское величество сам хочет на сестре его... жениться». Мазепа, надо отметить, счел это личным оскорблением. Да и равнодушно слушать разговоры про «черниговское княжество», на которое якобы замахивался Меншиков, он не мог, хотя речь и шла о будущем, «постмазепинском» периоде.

В это время обращение в письмах гетмана к Меншикову было стандартным – «Государь мой и любезнейший брат Александер Данилович». Это обращение с небольшими вариациями сохранялось на протяжении 1704—1705 годов. В феврале 1706 года к этому добавляется «благодетель» и «князь»: «Ясне освецоный княже Александер Данилович, мне зело любезный брате и ласкавый и благодетелю».

Летом 1706 г. Петр выразил желание лично приехать в Киев. Это был первый царский визит в Малороссию, и Мазепа рассматривал его как большую честь для себя. Однако обернулось все иначе. Еще до приезда царя Меншиков примчался в Киев и без совета с гетманом провел инспекцию укреплений города. Он тут же написал Петру, что защищать город нет смысла — «там только одна соборная церковь да монастырь». К тому же Меншиков сам организовывает приезд Петра в Киев. Мазепа, мечтавший встречать царя «на самой Малороссийской границе», оказался в роли статиста, который даже не был посвящен в планы основных действующих лиц

Кроме того, по дороге в Киев умер старый соратник и друг гетмана фельдмаршал Ф.А. Головин. Амбиции Меншикова теперь никем не сдерживались. Смерть Головина еще больше укрепила его позиции. На Петра, заранее настроенного Меншиковым, древняя столица не произвела особого впечатления, и он согласился с мнением, что крепость очень плохо расположена. Было решено построить новую, на месте Печерского монастыря. Сам же Киев, в случае наступления шведов, решено было не защищать. Для Мазепы такое решение было настоящей трагедией.

Затем Петр, уже находившийся в Киеве, получил тревожные военные вести и отдал указ о выступлении А.Д. Меншикова на Волынь против шведов, а Мазепе выступить следом и находиться в подчинении у князя. Гетман был крайне оскорблен этим приказанием: "Вот какое награждение мне при старости за многолетнюю службу!" Больше всего Мазепу задело то, что его отдавали под команду безродному выскочке.

В июле 1706 г. во время пребывания в Киеве, Меншиков устроил званый обед, на котором, помимо царя, присутствовал и Мазепа со старшиной. На этом обеде подвыпивший Меншиков заявил гетману о необходимости преобразования Гетманщины и о ликвидации старшины.

Раздраженный Мазепа передал эти слова царского фаворита своей старшине: "Вот всегда мне ту песенку поют, и на Москве, и на всяком месте!". Особенно остро их восприняли малороссийские полковники Д. Апостол и Д. Горленко. Последний воскликнул: "Как мы за душу Хмельницкого всегда Бога молим и имя Его блажим, что Украину от ига ляцкого свободил, так противным способом и мы и дети наши во вечные роды душу и кости твои будем проклинать, если нас за гетманства своего по смерти в такой неволе заставишь".

Примерно в это же время княгиня Дольская передала Мазепе слова Б.П. Шереметева и генерала Рена, что Меншиков намеревается стать гетманом или князем Черниговским и "роет яму" Мазепе. Насколько они были правдивы, мы, наверное, никогда не узнаем, но, безусловно, подлили масла в огонь, и гетман в сердцах воскликнул: "Господи! Освободи меня от их панования!"  

Король Польши Станислав Лещинский

  

24 сентября 1706 года союзник Петра польский король Август II отказался от польского престола в пользу сторонника шведов Станислава Лещинского и разорвал союз с Россией, которая осталась в войне со Швецией в одиночестве. Тогда же, предположительно, Мазепа замыслил возможный переход на сторону Карла XII и образование из Малороссии «самостоятельного владения» под верховенством польского короля. Как сообщает Таирова-Яковлева, точная дата начала переговоров неизвестна, но 17 сентября 1707 года Мазепа открылся своему генеральному писарю Орлику.

Гетманы всегда предавали Россию в самый трудный момент. При этом и речи не шло о «нэзалэжности» и «самостийности» – только о смене подданства и о временных выгодах для гетмана и его окружения. Но теперь Мазепа еще выжидал и ограничивался скрытым саботажем. Час открытой измены еще не пришел. Хотя поляки и шведы торопили, требовали от гетмана определенности. Графиня Дольская присылала шифрованные письма. Она призывала Мазепу «начинать преднамеренное дело», обещала, что скоро ему будут присланы предложения короля Станислава Лещинского и гарантии короля Карла XII. Однако Мазепа медлил.

Мазепа давно видел соперника в царском любимце князе Александре Даниловиче Меншикове. Мазепа также не забыл, как сватал своего племянника Войнаровского за сестру Меншикова, и князь его обнадежил, а потом отказал. И вот Петр приказал Мазепе с казаками в случае необходимости повиноваться распоряжениям Меншикова. Гетман воспринял это как прямое оскорбление: «Не жалостно было бы, если б меня отдали под команду Шереметева или иного какого-нибудь великоименитого или от предков заслуженного человека!».

Гетман и фаворит, как «лед и пламень», сойтись не могли. В 1706 году впервые за свою карьеру Мазепа перестал чувствовать себя всесильным правителем на территории Малороссии. Трудно сказать, делалось ли это умышленно, или тут просто накладывались обстоятельства войны и личные особенности характера Меншикова. Вероятно, было и то, и другое. Фаворит и другие «птенцы гнезда Петрова» прельщались богатствами Малороссии и рассматривали ее как возможность для увеличения собственного состояния (точно так же, как в свое время польские шляхтичи).

Поздняя любовь Мазепы и донос Василия Кочубея

В сентябре 1707 г. генеральный судья В. Кочубей, один из богатейших малороссиян, сделал свой знаменитый донос на Мазепу. Между гетманом и Кочубеем существовала семейная вражда. Поводом послужила история с его дочерью Матреной – крестницей Мазепы. Образованная и патриотически настроенная 16-летняя девушка полюбила 65-летнего гетмана Мазепу, с которым впервые встретилась в родительском имении Коваливке на Полтавщине и в котором увидела свой идеал государственного мужа. Сердце гетмана, который с 1702 был вдовцом, тоже было тронуто. В 1704 г. Мазепа, будучи вдовцом, вздумал сделать предложение красавице Матрене, но родители не дали согласия на брак.

«Богат и славен Кочубей» – так начинается «Полтава», так с первых строк разворачивается трагедия этой семьи.  История о любви престарелого гетмана Мазепы к шестнадцатилетней Матрене Кочубей, рассказанная Пушкиным в поэме «Полтава», казалась современникам невероятной.

И то сказать: в Полтаве нет Красавицы, Марии равной. Она свежа, как вешний цвет, Взлелеянный в тени дубравной. Как тополь киевских высот, Она стройна. Ее движенья То лебедя пустынных вод

Напоминают плавный ход, То лани быстрые стремленья. Как пена, грудь ее бела. Вокруг высокого чела, Как тучи, локоны чернеют. Звездой блестят ее глаза; Ее уста, как роза, рдеют. А. С. Пушкин. Полтава

Пушкину приходилось даже приводить в подтверждение исторические факты, хотя кое-что он, конечно, сочинил. Как любовник Мазепа еще может встретить сочувствие, но убийство отца своей возлюбленной прощению и забвению не подлежит. «Однако ж какой отвратительный предмет! – писал Пушкин, – ни одного доброго, благосклонного чувства! ни одной утешительной черты! соблазн, вражда, измена, лукавство, малодушие, свирепость…»

 

Матрена Кочубей. Один из предполагаемых портретов

 

Формальным поводом отказа Мазепе был церковный запрет бракосочетания на крестнице. Но главная причина заключалась в черной зависти матери Матрены к Мазепе, которая стремилась видеть гетманом Малороссии своего мужа, а себя - гетманшей.

Известно, что Мазепа жил не в самом Батурине, а верстах в двух от его центра, в предместье Гончаровке, где дворец его помещался среди особаго „городка", существующаго и теперь. А Кочубей жил в самом Батурине, в своем доме, который не был сожжен при истреблении Батурина Меншиковым.

Вот из этого отцовскаго двора и бежала „единыя нощи" Матрена. Родители, естественно, сразу догадались, что бежала она к Мазепе, на Гончаровку. Возможно, что и Мазепа, и Матрена рассчитывали на то, то Кочубею придется считаться с фактом появления их дочери в гетманском доме, и они вынуждены будут согласится на брак. 

Но Кочубей решается на крайнее средство – он велит „ударить в колоколъ, да всяк видит бедство его“. Сбежался народ, и Кочубеи, объявив о своем „бедстве", вынесли свое горе на людской и Божий суд, возбудив против Мазепы ропот негодования. Раздавшийся в Батурине набат не мог не быть услышан и в Гончаровке. И Мазепе, конечно, донесли, что „звон на гвалтъ" призывает людей не на пожар, а на помощь против ужаснаго насилия его, гетмана, принявшаго в свой дворец бежавшую от родителей девушку, неравнодушие к которой гетмана для батуринцев тайною не было.

Как впоследствии вспоминал Мазепа в ту ночь во время их той любезной беседы, девушка неоднократно давала ему "свои рученьки". Матрена говорила ему – чтобы ни случилось, а любовь между нами сохранится. Пусть бог несправедливого карает: любишь ты меня или нет, а я тебя согласно слову своему, до смерти любить не перестану…

А со стороны ситуация выглядела очень некрасиво – старик Мазепа похитил у родителей юную дочь. Гетман понимал, что этого ему не простят. Не желая компрометировать девушку и дальше обострять ситуацию, Мазепа, по здравому размышлению, отослал Матрену в родительский дом. На прощание он подарил ей бриллиантовый перстень, самый красивый и самый дорогой, какой у него был.

Но понимая, как встречена будет дома бежавшая дочь, Мазепа дал ей в проводники царскаго чиновника Анненкова. По своему авторитетноиу положению, последний должен был быть свидетелем «корректных» отношений беглянки к гетману. Участие Анненкова в возвращении Матрены должно было защитить Мазепу от явных нареканий на месте.

 Дом Кочубея в Батурине

Анненков, возвращая дочь отцу, не удержался, чтобы не сделать ему еще и нотации за причиненное беспокойство высокому патрону: «Что, молъ, ты поднял такой шум изъ-за того, что дочь твоя ушла? Ведь ушла то она к гетману, который и сам бы мог ее взять да не только, что дочь, а и жену твою может у тебя отнять!»

Сколько времени Матрена провела в покоях Мазепы и как далеко зашли их отношения, доподлинно неизвестно. Но некоторые строки из писем Мазепы к Матрене, которых до наших времен сохранилось 12, просто дышат нежностью и запретной любовью: «мое серденько», «моя сердечно кохана», «целую все члонки тельца твоего беленького», «помни слова свои, под клятвою мне данные, в тот час, когда выходила ты из моих покоев…». Положение возвращенной в родительский дом Матрены стало еще хуже – мать мучила ее жестоким обращением; отец, находясь под сильным влиянием жены, поступал во всем так, как она хотела.

 

Некоторое время влюбленные тайно переписывались. Матрена жаловалась на мать, называя ее мучительницей. Мазепа утешал девушку, уверяя в своей любви: 

"Никого еще на свете я так не любил, как Вас, и для меня было бы счастье и радость, если бы Вы приехали и жили бы у меня, но я сообразил, какой конец из того может выйти, особенно при такой злобе и ехидстве Ваших родных: пришло бы от церкви неблагословение, чтоб вместе не жить, и где бы я тогда Вас дел. Мне Вас было жаль, чтоб Вы потом на меня не плакали".

Из писем Мазепы видно, что Матрена сердится за то, что гетман отослал ее домой, что родители ее ругают. Мазепа негодует и называет ее мать – Любовь Федоровну – «катувкой» – палачихой. Однако известно, что прежде он весьма ценил Любовь Федоровну и вел с ней доверительные беседы. Возникшая взаимная ненависть наводит на подозрение: а не подкатывался ли к ней гетман в свое время? Тогда гнев обманутой женщины и оскорбленной матери становится более понятным.

В дальнейшем стариковская страсть Мазепы побеждает «гражданску честность» – начинается пересылка писем, требование от девушки присылки сорочек с ее тела, кораллов с шеи, волос... При приглашениях на свидание, делается предупреждение, что местом свидания назначается нарочно сделанная для того дыра в ограде Кочубеевой усадьбы. Следовательно, и после возвращения Матрены, Мазепа продолжает с ней сношения и об этих сношениях, конечно, знает весь Батурин, а с ним и вся Малороссия....

А. М. Лазаревский считает, что, хотя Мазепа писал письма Матрене, но ответы ее должны были быть устные, так как она писать не умела, как до половины ХѴIII в. не умели писать и все левобережные малороссиянки, за весьма редкими исключениями.

А батуринцы, живя годы вблизи гетмана, говорили между собою, что Мазепа не чужд был именно «мелких эротических похождений». Если все эти обстоятельства взять вместе, то нам станет вполне понятен ужас Кочубеев, когда они узнали о бегстве дочери. Ужас явился от мысли о связанном с бегством поругании чести дочери-девушки. Возвращенная затем к отцу дочь уже лишилась в глазах толпы того ореола девичьей чистоты, который принадлежал ей накануне, при чем толпу не интересрвало – «была-ли девушка соблазнена», так как возможность соблавна была налицо...

В душе Матрены обида на Мазепу боролась с любовью к нему. Гетман замечал это охлаждение: «Вижу, что Ваша Милость совсем изменилась своею любовью прежнею ко мне. Как знаешь, воля твоя, делай что хочешь! Будешь потом жалеть…» Разумеется, и в этой перемене Мазепа винил Кочубеев, а он был не из тех, кто умеет прощать. «Больше не буду терпеть от врагов своих, сумею отомстить, а как, сама увидишь», – писал он в последнем послании к Матрене.

Одним словом, 65-ти летний Мазепа сделал все, чтобы окончательно скомпроментировать несчастную девушку, причем только из одних лишь своих эротических побуждений. Обесславленная девушка должна была погибнуть и – погибла. По жестким нравам того времени пребывание девушки в доме одинокого мужчины покрывало ее несмываемым позором.

О ее замужестве – не могло быть и речи. Легенда о том, что Матрена вышла замуж за Семена Васильевича Чуйкевича, не соответствует действительности, так как в «Родословной книге Черниговского дворянства» приводятся данные, что в 1708 г. он женился на Екатерине Кочубей, родной сестре Матрены. Это обстоятельство стало основанием для многочисленных публикаций, что якобы именно Матрена вышла замуж за Чуйкевича. Да и кто-бы Матрену взял в тогдашней Малороссии с ее поруганною «славою». Матрена погибла, как жертва эгоизма и легкомыслия Мазепы... Местное, полтавское предание говорит, что Матрена Кочубей закончила жизнь в Пушкаровском монастыре (недалеко от Полтавы), что, как раз, наиболее вероятно. 

Генеральный судья Василий Леонтьевич Кочубей

  

Отец Матрены Василий Леонтьевич Кочубей, потомок крымского бея, приехавшего на Украину в XVI веке, был примерно одного возраста с Мазепой. Их «послужные списки» тоже схожи. Кочубей воевал, выполнял дипломатические поручения, служил у Дорошенко, затем перешел к Самойловичу, участвовал в его свержении. Женился на полковничьей дочери и при новом гетмане достиг чина генерального писаря, а позднее был избран генеральным судьей и жаждал расправиться со своим конкурентом гетманом Мазепой.

В конце 1707 г. к гетману прибыл иезуит Заленский с универсалом (королевской грамотой) от Станислава Лещинского. Кочубей донес об этом Петру. Он писал о намерении Мазепы изменить России, с помощью шведов передать Малороссию Польше, а себе взять особое независимое владение.

Традиционно считается, что поводом для доноса стала история с Мотрей. На самом деле были гораздо более серьезные причины, побуждавшие Кочубея к действию. Кочубей, будучи генеральным судьей, разумеется, знал о том, какая непростая обстановка была в Гетманщине – реальная угроза вторжения шведов, недовольство старшины и паника среди казаков в связи с предстоящей реформой полков, тяжелые экономические последствия Северной войны. Зная много лет Мазепу, нетрудно было предположить, что гетман станет по крайней мере искать пути, чтобы напрямую узнать о настроениях Лещинского и Карла. А раз так, можно было обвинить Мазепу в пере говорах с поляками.

Когда Мазепа узнал о доносе на него Искры и Кочубея, то он немедленно отправил к Петру I в Москву Стародубцев Ивана Скоропадского и полкового судью Ивана Романовского с оправдательным письмом. В нем Мазепа описывал свою долговременную службу, свою верность царю и умолял Петра I прислать клеветников в Киев для праведного суда.

Мазепа писал, что из-за «глубокой старости и обостримых отовсюду болезней и печалей» он приближается «к вратам смертным», но все же ревностно желает защитить свою честь, «дабы и по смерти моей не осталось в устах людских мерзкого, проклятого изменнического имени». Мазепа лукавил, так как знал, что впервые у доносчиков появились основания обвинять его в неверности Петру. Именно это обстоятельство побуждало его действовать с особенной энергией.

Так, Мазепа обращается с письмом даже к своему оппоненту, всесильному князю А.Д. Меншикову, где обвиняет Искру и Кочубея в измене и просит содействия в поимке их. При этом он проводит аналогию с делом опального стародубского полковника Петра Рославца и напоминает, что тогда жалобщиков заковали в цепи в Москве и прислали для суда в Малороссию.

Напуганный доносами, Мазепа приостановил все контакты с Лещинским, проклиная себя за неосторожность. Он настойчиво требовал от русского правительства выдачи Кочубея и Искры. Если бы Мазепа знал содержание доноса Кочубея, он чувствовал бы себя спокойнее. Единственным правдивым фактом в нем было известие о приезде ксендза Заленского и что Орлик тайно привозил его к гетману. Явных доказательств измены Мазепы у Кочубея и Искры не было, и Петр не поверил доносчикам. Кочубея и Искру выдали Мазепе. За полтора месяца до перехода Мазепы к шведам, гетману была прислана царская грамота, что "никаким клеветникам... вера не дается".

Кочубея и Искру пытали, предали публичной казни и 15 июля 1708 года отрубили головы. Так закончилось трагическое противостояние Мазепы и Кочубея, продолжавшееся с момента Коломацкой рады. Надменная Любовь Федоровна Кочубей, подстрекавшая супруга к притязаниям на булаву, лишилась не только мужа, но и всего своего состояния. Эта бьmа единственная публичная казнь, совершенная за двадцать лет гетманства Ивана Мазепы.

 

 

Рисунок Н.С. Самокиша. Мазепа удаляется с места Казни Кочубея и Искры, 1901 г.

Когда три месяца спустя, Мазепа действительно изменил, то Петр I объявил Кочубея «мужем честным и славной памяти» и возвратил имения его семейству. Погребен В.Л. Кочубей в Киево-Печорской лавре, возле Троицкой церкви.

 

 Стратегия выжженной земли на Стародубщине 

Шведская армия начала свой поход к границам России весной 1708 г. В июне войска Карла XII форсировали Березину и двинулись к Могилеву. Уже в июле Карл XII вошел в Могилев, который только что покинули русские военные силы. Шведский король Карл XII ожидал в Могилеве прибытия подкрепления — 16-тысячного корпуса под командованием Левенгаупта. Необходимо было также дать войскам отдых и подготовить их к продолжению наступления.

Надвигалась осень и, не дождавшись подкрепления, Карл XII в середине августа двинул свои войска вперед, рассчитывая захватить Смоленск. Но путь на Москву через Смоленск прикрывала русская армия, которая медленно отходила, сдерживая натиск неприятеля. Наступательные возможности шведской армии скоро были исчерпаны, поэтому король отказался от похода на Москву и 14 сентября повернул войска в Малороссию.

Такое неожиданное решение не застало русское командование врасплох. Еще 7 августа Петр I получил информацию, что Карл XII интересуется в том числе и дорогами к Стародубу. Царь быстро среагировал и уже 9 августа ставит генерал-майору Николаю Юстеровичу Инфлянту (немецу на русской службе) задачу преградить дорогу неприятелю в Малороссию. Указ Петра I от 9 августа не только ставил задачу, но определял и тактику борьбы со шведами. Приводим его почти полностью:

“1. Итгить с четырма полками драгунскими к Украине, а именно к Стародубу или где услышат про гетманское конное войско, и, случаев со оным, смотреть на неприятелские обороты, толко чтоб обозов близь отнюдь не держать, но быть налехке. <2.…>

3. Ежели же неприятель пойдет на Украину, то иттить у оного передом и везде провиант и фураж, такожь хлеб стоячей на поле и в гумнах или в житницах по деревням (кроме толко городов), (чего сами не могут употребить), полской и свой, жечь не жалея и строенья перед оным и по бокам, также мосты портить, леса зарубать и на болших переправах держать по возможности.

4. Все мелницы також жечь, а жителей всех высылать в леса с пожитками и скотом в леса. Також, чтоб жернов не оставливали, брали с собой или разбивали. А ежели где поупряметца, вытить в леса, то и деревни жечь. И о сем наперед сказать. Також и то сказать везде: ежели хто повезет к неприятелю что ни есть, хотя за денги, тот будет повешен, також равно и тот, который ведает, а не скажет. Також те деревни из которых повезут, жечь же”.

Из докладов генерала Инфлянта царю от 11 и 13 августа видно, что драгунские полки заняли местность у Пропойска и приступили к постройке мостов и укреплений у Черикова и ниже Пропойска. Драгуны контролировали участок реки Сож между этими пунктами, делали завалы леса на дорогах. Здесь же находились и взаимодействовали с Инфлянтом стародубские и черниговские казаки во главе с Иваном Скоропадским.

Шведская армия медленно продвигалась на юг, в сторону Стародубщины. Отряд Инфлянта “пятился” впереди шведов, а главная русская армия во главе с фельдмаршалом Б. П. Шереметевым двигалась параллельно им через Рославль — Почеп. Она должна была предотвратить возможность прорыва неприятеля на Брянск. 

И. Аргунов. Фельдмаршал Борис Петрович Шереметьев

  

Петр I считал Стародуб важным стратегическим пунктом и принял решение его оборонять. Уже 18 сентября он дает указание Шереметеву “...человек 600 наспех послать в Стародуб для лутчей надежды черкасом”. Тогда же Петр I послал к Инфлянту своего адъютанта Федора Бартенева, чтобы от него получать регулярно информацию о событиях на стародубском направлении. Кроме того, государь отдает распоряжение об укреплении стародубского гарнизона и самой крепости: “...Скуропацкого отпустите наперед в Стародуб, також драгун безлошадных туды ж, и как возможно оной хотя мало што укрепить”.

Иван Мазепа получил указ царя, чтобы он все свое войско приблизил к неприятелю. Коннице казаков ставилась задача бить шведов, нападая сзади, захватывать их обозы. Мазепа отвечал, что он был бы рад вести войска в поход сам, но ему не позволяют болезни. Кроме того, Малороссию невозможно покинуть и потому, что неприятель тотчас воспользуется его отсутствием и произведет возмущение в непостоянном и малодушном малороссийском народе.

Возле Пропойска была сформирована группировка Войска Запорожского под началом наказного гетмана стародубского полковника Ивана Скоропадского, в которую входили Стародубский и Черниговский полки. 

 

 Стародуб. Вид с пожарной каланчи, фото Пундика, конец 19 века

По требованию Петра I Мазепа вынужден был направить сюда дополнительно значительное количество конницы. 16 августа гетман отвечал царю: “...Войско конное, с разных полков городовых перебраное, по указу вашего царского величества отправил я... к Пропойску под комманду Скоропадского, полковника стародубовского, придав два полка надежной компании в 800-м числе...”. И действительно, из донесения Скоропадского 21 августа видно, что казаки Миргородского, Прилуцкого, Лубенского и двух компанейских полков двигались к Пропойску и находились уже недалеко от Поповой Горы.

Полковник Скоропадский с казаками двух полков срочно был направлен на зашиту своего города. А неприятель в это время уже находился в районе Кричева и Черикова, где переправлялся через реку Сож. 19 сентября Петр I требует от Шереметева направить в Стародуб военного инженера майора Бриля, “чтоб полисадами и прочим, чем мог, укрепил и лишнее строение (для пожаров) выломали”. Пушки из крепости Почепа было приказано перевезти в Стародуб, а Почеп при случае сжечь, “понеже сей городок плох”.

В эти дни царь ежедневно отдавал распоряжения по защите города и получал донесения об исполнении его указаний. 21 сентября он еще раз предписывает фельдмаршалу: “...Стародуб заслонить..., понеже много в том зависит”.

 

 Карта передвижения русских и шведских войск в период Северной войны 1705-1711 годов.

Разворачивая свое войско на юг, шведский король отправил авангардный 4-х тысячный отряд под командованием генерала Лагеркрона с задачей овладеть Стародубом. Судьба города определялась в противоборстве двух генералов: Лагеркрона и Инфлянта. Тот, кто первым успевал выйти к Стародубу, получал большое преимущество. 23 сентября адъютант Бартенев докладывал царю из Почепа, что в Мглинской сотне, “которое место было по дороге зарублено, и то место вожи их обвели”.

Вступив на территорию Стародубского полка, Лагеркрон стал рассылать воззвания, так называемые “прелестные письма”. Шведский генерал убеждал малороссиян не бояться шведов, жить спокойно в своих домах, а из Стародуба пусть выходит навстречу бурмистр с знатнейшими обывателями, пусть везут к ним на продажу хлеб и всякое съестное. Жители не поддавались на эти уговоры, многие бежали из своих домов.

Вслед за Лагеркроном двинулся и король, и 21 сентября шведское войско вошло в пределы Стародубского полка. Первые впечатления шведов от Стародубья выразил в своих мемуарах участник похода Г.А. Адлерфельд: “...вступив в Северскую землю, мы открыли прекрасный край, прекрасные и большие деревни, но они были совершенно пустынными, т. к. жители разбегались во все стороны при нашем приближении... В деревнях, которые очень велики, не встречалось ни одной живой души и никаких припасов”.

Генерал Инфлянт в соответствии с указаниями царя приказал жителям уходить со своим имуществом в укрепленные места, а села, хутора, пасеки, мельницы, гумна велел истреблять огнем, чтоб не давать неприятелю прибежища и провианта. Жители в ужасе стали убегать, увлекли за собой многих казаков, не только стародубских, но и из других, южных, полков, направленных для помощи Скоропадскому и Инфлянту. Лишь небольшая часть этих казаков примкнула к стародубскому гарнизону.

От таких беглецов пошли слухи, что шведы, вошедшие в Стародубский полк, не делают жителям ничего дурного, зато великороссийские войска, пришедшие защищать край, жгут селения, грабят, разоряют жителей, насильно загоняют их в крепости, принуждают к непривычным работам, бесчестят, обзывают изменниками. Казаки нескольких южных полков подали гетману просьбы, чтобы им не ходить за Десну и оставаться в своих полках.

Переяславский полковник С. Томара 23 сентября в письме к канцлеру Г. И. Головкину говорит, что в стародубском полку “много деревень волохи огнем и мечем разорили”. От этого “стало междо войском нашим смятение. И болим все сердечно о городах и домах своих, дабы не познали последних разореней и нищеты... просим... отпустить для управления в домы, дабы могли целость убожества нашего соблюсти... А ежели того от вашего сиятельства не получим то бог свидетель, что от тех вестей смущенные, наши казаки всё поуходят и никаковым образом их удержать невозможно”.

Такое недовольство малороссиян действиями русской армии было очень кстати для гетмана Мазепы. У него появилась возможность представить шведов как освободителей от ненавистной ему московской власти.

В эти сентябрьские дни большие массы российских войск под командой генерал-фельдмаршала Б.П. Шереметева находились на марше от Рославля. Они держали путь в Стародубский полк, в район Почепа, где была размешена походная канцелярия русской армии.

28 сентября четырехтысячный отряд Лагеркрона с шестью пушками стоял в селе Ярцево, в пятнадцати километрах западнее Стародуба. С противоположной стороны к Стародубской крепости подоспел Инфлянт. Петр I одобрил действия Инфлянта: «И зело изрядно вы сделали, что упредили неприятеля в Стародубе». Он ввел в город 400 драгун для помощи гарнизону, так как пехотные полки еще не успели подойти. Здесь же в Стародубе, находился адъютант Петра I Федор Бартенев, который наблюдал за подготовкой крепости к осаде.

Сложившаяся обстановка заставила Лагеркрона отказаться от штурма Стародуба, свернуть влево и, проходя севернее города, искать встречи с основными шведскими силами. 29 сентября Инфлянт нагнал отходивший отряд Лагеркрона, напал на него под селом Найтоповичами и нанес шведам заметное поражение. Позже, узнав о случившемся, Карл XII в сердцах обозвал генерала Лагеркрона глупцом, который просто помешался. “Дойти до Стародуба и не занять его!” — гневно воскликнул шведский король.

Шведский отряд, уходя от преследования, двигался в сторону Почепа и ночью 2 октября занял деревню Борозднино при реке Рассухе. Можно предположить, что Лагеркрон в это время плохо представлял, где находятся главные силы Карла XII, и не знал, что в Почеп направлены значительные силы русских войск. Если бы он продолжал движение к Почепу, то это было бы движением к полному разгрому, так как 3 октября в Почеп с дивизией прибыл граф Шереметев, 4 октября пришли войска Аларта, а раньше здесь уже были шесть полков Гольца и Ренна.

В день разгрома Лагеркрона драгуны Инфлянта под Стародубом пленили шведского шпиона, польского шляхтича Якуба Улашина. у него было найдено письмо к гетману И. Мазепе от пана Понятовского, который был резидентом польского короля Станислава Лещинского при Карле XII. Содержание самого письма было как будто довольно безобидным.

Иван Никитин. Портрет канцлера Г.И. Головкина, 1720

  

Но Инфлянту поляк показался подозрительным, и 1 октября его отправили в походную канцелярию в Почеп. Там Улашина подвергли пыткам на виселице и огнем, и тот, не стерпев мучений, заявил, что Мазепа предает царя и ведет переговоры со шведами. Но высшее русское руководство очень доверяло Мазепе, не поверило оно показаниям Улашина и в этот раз. Гетману отправили даже копию его показанийРоссийский канцлер Головкин в который уже раз звал Мазепу на соединение с царскими войсками:

“Зело потребно, чтоб ваше сиятельство с полками регименту своего походом своим ускорил и с нами как возможно случился, ибо мы еще не обычны как с народом малороссийским обходиться, хотя всячески оный охраняем. Однако пишет мне господин Скоропадский полковник стародубский, что при нем в Стародубе полку его осталось только 500 человек, а прочие все разбежались и не знает, где оных сыскать.... Изволь ваше сиятельство разослать во все полки вашего регимента жестокие указы, дабы оные немедленно шли за вашим сиятельством и сам изволь поспешать как скоро возможно к нам...”.

А в это время возле Пропойска (ныне Славгород Могилевской области) произошло событие, которое сыграло огромное значение в ходе Северной войны и, вполне возможно, в судьбе Стародуба. 28 сентября отряд русских войск под командованием самого царя при деревне Лесной внезапно атаковал Левенгаупта, потерявшего в итоге две трети солдат, всю артиллерию и обозы. Сражение под Лесной Петр I называл «матерью Полтавской баталии», которая произошла ровно через девять месяцев.

Адам Левенгаупт

  

 

Это была первая и очень важная победа русского оружия в Северной войне. Карл XII отказался от похода прямо на Москву и повернул в Малороссию, рассчитывая в том числе на помощь Мазепы. Теперь гетман уже не мог только выжидать, надо было выступить на той или другой стороне.

2 октября в Стародуб был введен сводный батальон в 500 человек, собранный из гарнизонов Брянска и Севска. Устройством крепостных укреплений занимались военные инженеры: майор Бриль и В. Д. Корчмин, ответственный за инженерное обеспечение обороны участка от Смоленска до Брянска и далее до степей.

У фельдмаршала Шереметева в Почепе 3 октября состоялся совет с царскими министрами и с прибывшими генералами. Совет уточнил расположение неприятельских войск на текущий момент и выразил опасение как бы король в районе Почепа, где не очень много лесов, “...в таких полевых местах не принудил к генералной баталии...”. Было решено продолжать выжидать, “...послать малые партии для осмотрения оборотов неприятелских”, а также “всякую пустоту и пожег перед неприятелем чинить...”.

 

 

 Жан-Марк Наттье. Сражение при Лесной, 1717

Сотенный город Погар лежал на пути возможного движения шведов, было принято решение его защищать. 5 октября фельдмаршал Шереметев доложил Петру I: “...для охранения того города полковник з 2 пехотными баталионами послан да черкаских 2 полка, и велено то место к приходу неприятелскому утвердить”.

Государь остался доволен действиями русского командования по вводу российских войск в Стародуб:

“И зело то изрядно вы зделали. что упредили неприятеля в Стародуб”. Но он все же считал это недостаточным. 5 октября Петр I приказывает Шереметеву, чтобы тот как можно быстрее поспешал с пехотными полками от Почепа “...к Стародубу для лутчей надежды и обнадеживания черкасом и препятие неприятелю”. А уже на следующий день он уточняет свои требования по обороне города: “...в Стародуб в осаду изволь послать один полк пехотной еще к старым в прибавку или два”.

До Петра, видимо, дошли слухи о случаях мародерства и о недовольстве части малороссов приходом русской армии в Малороссию. Через своего адъютанта капитан-поручика Бартенева он требует:

“...драгунам учинить заказ под потерянием живота, дабы они Черкасом обид не чинили; а ежели хто им учинит какую обиду, и таковых велите вешать без пощады”.

В октябре, гетман Мазепа в очередной раз отказываясь идти на соединение с русской армией к Стародубу, объясняет это беспорядками в Малороссии. Он пишет Меншикову:

“...Сиятельнейший граф, его милость Гаврила Ив. Головкин пишет до меня многожды чрез моих и чрез своих нарочных курьеров, чтоб я спешным маршем шел к Стародубу для отпору наступлению неприятельскому, которому я ради малолюдствия при мне обретающегося никакою мерою резистенции учинить не могу. И если прибуду к Стародубу, что разве пойду в самый город в осаду, а тут в Украине внутренний огонь бунтовничий от гультяев пьяниц и мужиков во всех полках начал разгораться, которые, услыша о вступлении в Малороссийский край неприятельском и моем к Стародубу малолюдном отдалении, всюду в городах великими купами с киями и с ружьем ходят, арендаторов бьют до смерти, вино насильно забирают и выпивают... Рассуди ваша княжая светлость своим высоким благоразумием, какая в том польза будет интересам монаршим, если я поеду в стародубовщину оного только полку боронить, а тут всю Украину в таких трудностях, опасностях и в начинающемся бунтовничьем пожаре на крайнее разорение оставлю...”

Меншиков, пересылая это письмо Петру, написал свое мнение: “Мне кажется, до Стародуба его ради тех противностей заволакивать не для чего...”. Петр отвечал, что, хотя известие гетмана о внутренних волнениях в Малороссии и не совсем справедливо (было восстание на жидов, а не против правительства), “однако гетмана отволакивать ненадобно, понеже большая польза его в удержании своих, нежели в войне”.

В октябре 1708 г. волнения охватили Стародуб. Вооруженные ремесленники, захватив местный магистрат, сожгли хранящиеся там документы, убили писаря, судебных чиновников, городских ростовщиков. Н. И. Костомаров эти события описывает так: “...в Стародубешевцы и кравцы и все поспольство во дворе войта тамошняго учинили нападение з дубьем, склепы отбили, бочки с вином побрали и перепився жидов 50 до смерти побили...”.

Простой народ враждебно отнесся к такой казацкой старшине, которая с приближением шведов начала вывозить свои семьи и имущество в более спокойные места.

В окрестностях Стародуба селяне поймали убегавшего полкового писаря Пашкевича, разграбили его обоз, а “самого з жоною и зовсеми при нем будучими, мало на смерть не позабивали”. Аналогичная ситуация произошла и в Мглтнской сотне, когда Афанасий Есимонтовский и Михаил Турковский пытались бежать из г. Мглина.

К беспорядкам, происшедшим в Стародубском полку, Петр I обращался еще несколько раз в письмах к Меншикову и Головкину. Он считал, что гетман преувеличивал размеры и опасность этих событий: в Стародубе “жидов для шпигов побили, а на одного началника кричали для вывозу жен говоря, что без жен крепко сидеть (в осаде) не будут”.

Почти всю информацию о действиях и замыслах противника русское командование получало от пленных, в “охоту” за которыми регулярно наряжались команды. Полковник Скоропадский прислал в Почеп к Г.И. Головкину пленного шведского квартирмейстера, который показал, что в Стародубшину вошли остатки разбитого корпуса Левенгаупта. 9 октября генерал Инфлянт атаковал их в урочище Пьицичи. В результатах боя Шереметев доложил Петру I: “в том бою убито неприятелских 3 человека афицеров, салдат и драгун 130 человек и взят штандар рейтарской Корелского полку”.

8—9 октября многотысячное шведское войско несколькими колоннами начало целенаправленное движение в сторону Стародуба.

“...Неприятельская партия в 2000 вчерашняго дня приходила к Старому Почепу, отсюда в дву милях (1 миля – 6 км) и, поворотясь, пошли по дороге к Стародубу. ...Сего, государь числа взят в полон корнет швецкой в трех милях отсюды, который сего числа нам сказывал, что король швецкой пошел вчерашняго дня к Стародубу, а передовые его войска пошли третьего дня”, — сообщал Г. И. Головкин царю 10 октября из Почепа.

В связи с этим русское командование вынуждено было принять ответные меры. Пехотная дивизия Гольца была направлена к Баклани и Погару. Шереметев со своей дивизией для охранения перехода через Судость отошел к Колачеву. Дивизия Аларта временно располагалась около Почепа на левом берегу Судости. В самом Почепе оставался пехотный батальон и 100 драгун для охранения от небольших неприятельских отрядов. В случае движения на него больших шведских сил коменданту города было предписано медные пушки и порох вывезти, отступить за Судость и следовать за главной русской армией, а Почеп при этом сжечь.

Адъютант Петра I доносил ему 12 октября из села Синявы про обстановку под Стародубом:

“...Неприятелские люди явились за три мили до Стародуба. Генерал Лагеркрон и Левингобт соединились. И взяли от них языков, двух волохов и четырех человек шведов. И они сказали, что за ними идет король с корпусом в трех милях по млынской дороге к Стародубу и по дороге в лесах было зарублено, затем остановился — дорогу очищают. А черкасы шведов по лесам зело много бьют... За помощию божиею языков от шведов кажной день берем. А господин генерал Ифлант зело не скучлив к службе, сам непрестанно в партиях”.

Изрядно потрепанные войска Лагеркрона и Левенгаупта, встретившись у реки Унечи, отдельными отрядами двинулись к Стародубу. За ними следовали основные силы шведов во главе с Карлом XII. Боевые действия ограничивались пока перестрелками через реку. Основные неприятельские силы во главе с королем никто особенно не тревожил, и они несколькими колоннами, преодолевая лесные завалы, медленно продвигались по дороге Мглин—Стародуб.

Полковник Фелейгейм, назначенный комендантом в Стародуб, нашел, что “фортеция Стародубовская... в наступление неприятелское зело слаба”, поэтому работы по усилению крепости продолжались. Но Фелейгейм недолго оставался комендантом. У него не сложились отношения с местным населением, у которого в это время было масса проблем. Немцу трудно было понять всю специфику жизни малороссийского города, в котором, кроме всего прочего, недавно прошли народные волнения. Очень скоро Петру I доложили: “...не угодно черкасом, что иноземну быть камендантом, об обидах каких приходят бить челом, и от него рассутку нет, ...жалуютца черкасы, лутче они опхождения имеют с рускими”. Царь тут же распорядился Шереметеву Б. П. “...каменданта Руского изволте определить в Стародуб ради многих причин”.

На помощь Стародубу шел князь А.Д. Меншиков 11 октября конные полки князя переправились через Сож около Гомеля и направились в Стародубщину. Основные силы шведов приближались к городу, который лихорадочно готовился к осаде. 15 октября враг появился в окрестностях города, но ожидаемого штурма не произошло – неприятель обогнул город с запада и, не останавливаясь, проследовал на юг. Такое поведение неприятеля определили, без сомнения, значительные силы русской армии, собранные в Стародубе, ибо штурм города потребовал бы от шведов огромного напряжения и многочисленных жертв.

Следом за королем проследовали другие отряды. Передовые партии расспрашивали дороги к Новгород-Северску и к Десне. Пройдя несколько километров за Стародуб, колонны шведов сделали остановку, расположившись вдоль дороги, основная масса — в деревне Картушино.

17 октября после двухчасового боя на переправе под давлением превосходящих сил противника войска Инфлянта вынуждены были оставить оборонительную линию вдоль Вабли и отойти сразу на значительное расстояние. Петр I был раздражен тем, что снова не выполнялась его инструкция:

“...зело мне печално, что так даете неприятелю волю и над отделенным сил Лагаркроновым корпусом ничего не пытаетесь. Так же Ифлянту надлежит у неприятеля напереди быть, не з боку...”.

Карл XII дошел до старообрядческой слободы Понуровки, неподалеку от монастырского села Семеновки, где стоял Мазепа со своим войском и куда уже прибыла часть шведских отрядов. Только теперь гетман направил своего посла, поляка Ивана Быстрицкого, с приветствием королю, выражением радости по поводу вступления шведов в Малороссию, а также просить Карла XII оказать «протекцию малороссийскому народу в освобождении от тяжелого московского ига».

Итак, шведское нашествие минуло полковой город, Стародуб остался цел и невредим. Но защитники города не отсиживались за крепостными стенами. Скоропадский сообщал Шереметеву, что “...они над неприятелскими людми некоторой учинили поиск и немалое число в полон взяли”.

Необходимо отметить, что Петр I остался вполне доволен стародубцами за верность России, стойкость и участие в “промыслах” против шведов. Царь писал: “...неприятель был у Старадуба и всяко трудился своею обыкновенною прелестию, но Малороссийский народ так твердо с помощию божиею стоит, чево болше ненадобно от них требовать...”.

Удачный опыт с введением крупных российских сил в Стародуб Петр I потребовал от Шереметева распространить и на другие значительные города Малороссии – “...в протчия Малороссийския городы (как и в Стародуб) сажать наших сторонных по нескольку в знатные места”. За проявленный патриотизм Петр I подтвердил стародубцам вольности, полученные ими когда-то по Магдебургскому праву. Он также простил беглых старообрядцев и узаконил их поселения на Стародубье.

Мглин в борьбе со шведской агрессией

Первыми со шведами на Стародубщине столкнулись казаки Мглинской сотни. Мглин как крепость не представлял особого значения, поэтому русские войска в нем не располагались. Городской гарнизон Мглина состоял только из казаков Мглинской согни и жителей окрестных сел.

История сохранила следующий интересный инцидент, свидетельствующий о продажности казачьей старшины. Когда город Мглин стал готовиться к защите от врага и шведы уже приближались к Мглину, Мглинский сотник Михаил Турковский вместе со своим родственником Афанасием Есимонтовским пытались ночью тайком бежать из города со своими семьями и имуществом. Поведение мглинских сотников во время нашествия на Стародубщину шведов известно из рассказа Алексея Есимонтовского, описывающего историю бегства в 1708 г. Есимонтовских и Турковских из Мглина.

Когда в начале 1708 года прошел слух о возможности нашествия шведов в Малороссию, Алексей Есимонтовский, находясь тогда со своим полком где-то за Сожью, в походе, предупреждал остававшегося дома старшего брата Афанасия, чтобы он "по совокупному их житию, непременно и завчасу имение рухомое все в пристойных местах поховал".

Герб рода Есимонтовских

 Предостерегал старшего Есимонтовского и сосед его Покорский, находившийся также в походе. Но Афанасий Есимонтовский "по своей природной презумпции и великомысленности" предостережений не послушал и, посмеявшись над "страхополохом" младшего брата, Покорскому отвечал, что на сообщаемые им и братом Алексеем пустые слухи о нашествии шведов не обращают внимания даже и мглинские "матроны", продолжающие по-прежнему приготовлять своим мужьям вкусные яства ("наши де матроны беспечно смажут нам сластионы").

Одновременно и мать Есимонтовских начала настаивать, чтобы Афанасий вывозил движимое имущество из города, куда-нибудь подальше. Но Афанасий не послушал и настояний матери, "которой уже будучей в престарелом веку, не раз трафилось войны лядские видети и дознавать в оных злых приключений". А между тем, получен был и указ царский, повелевавший "из некрепких городов уступать в крепкие или выбираться и далее, вместе со скотом и разною движимостью", разбивать на мельницах каменья или закапывать их в землю и вообще принять все меры предосторожности ввиду близкого наступления врага.

Однако Афанасий Есимонтовский увидел опасность лишь тогда, когда шведы вступили в Мглинскую сотню. Тогда только старший Есимонтовский начал нагружать подводы движимостью и боясь, чтобы уход его с имуществом перед сблизившимся неприятелем, не возбудил ропота и даже сопротивления со стороны мглинских "граждан", выбрался с семьей и обозом из Мглина, ночью, думая направиться в Баклань и далее – за реку Судость... Вместе с Есимонтовским оставляла Мглин и семья тогдашнего мглинского сотника Турковского, женатого на племяннице Есимонтовских.

Но народ, прослыхав об уходе своих старшин, на обязанности которых, по его мнению, лежала защита города, бросился за Есимонтовскими и Турковскими и, догнав их “мглинцы великим тумултом жену его и мою з обозом всего имения нашего и настращавши доволно, завернули у Мглин”. При этом, большая часть движимости Есимонтовских была расхищена и затеряна. В Мглине сотника “смертным боем били”, три дня держали его в тюрьме, и если бы не освободили его местные казаки, то, наверное, был бы он убит. Хотели и арендаторов перебить, но они сбежали в леса. Вероятно, в результате описанных событий вместо Михаила Турковского мглинским сотником стал Афанасий Есимонтовский.

17 сентября русская войсковая разведка сообщила, что шведы в составе 3 дивизий, не останавливаясь, идут на Кричев и спрашивают дорогу на Стародуб. Разведчики, высланные из мглинской казачьей сотни, 19 сентября донесли во Мглин, что шведы около Дрокова подошли к Ипути, что они через реку стреляли в шведов.

Мглинский сотник Есимонтовский немедленно написал об этом полковнику Скоропадскому в Стародуб. Содержание письма Есимонтовского было доложено Петру I адъютантом от гвардии Федором Бартеневым, который 19 сентября доносил царю из Почепа, что сотник млынский сообщил полковнику Скоропадскому о приближении к местечку Млыну, примерно 8 полков шведской конницы, что казаки через Ипуть стреляли в шведов, а шведы уговаривали казаков: «Мы де у вас брать не будем ничего, только за деньги будем покупать», а казаки на то им ответствовали: «Мы де вам будем пули продавать».

Шведы навели мосты через Ипуть, переправились на левый берег и расположились здесь двумя группами. Король с гвардией и частью конных и пехотных полков расположился под селом Дроков, где были отрыты окопы и устроена главная квартира. Другая часть войска отделилась от короля и расположилась на расстоянии 12 км, около стародубского тракта. Здесь шведы простояли две недели, поджидая подхода корпуса Левенгаупта.

24 сентября, рано утром, один из кавалерийских отрядов шведов под командованием майора Коскуля имел задачу уговорить мглинчан и надеялся без боя взять у них провиант и фураж. Генерал-майор Инфлянт доносил об этом Меншикову так: «Шведы 24 сентября были посланы во Мглин уговорить жителей дать им провиант и фураж»... Защитники Мглина не пустили шведов в город и, не вступая в переговоры, открыли ружейный и пушечный огонь, как только враги приблизились к воротам города. Не помогли шведам и распространяемые в малороссийских городках и сёлах «прелестные письма» с обещаниями и посулами Карла XII.

Мглин стал одной из первых русских крепостей, которую шведы пытались взять штурмом. Она занимала территорию Воздвиженской горы, отделенной рвом и валом от посада, и её укрепление не шло ни в какое сравнение с мощными европейскими бастионами, которые шведам приходилось брать ранее.

 

 План крепости г. Мглина, 1782.г.

Убедившись в слабости городских укреплений, Коскуль со своим отрядом атаковал казаков. Гарнизон города, состоящий всего лишь из одной сотни казаков, да небольшого числа вооруженных крестьян, героически отбивали неоднократные попытки шведов овладеть городом. Препятствуя переправе шведских войск и артиллерии через реку Судынку, защитники города наносили шведам большие потери в живой силе, а главное задерживали продвижение их к намеченной цели, что являлось весьма важным для русских войск.

О мглинском сражении Федор Бартенев 26 сентября доносил Петру I:

«Неприятельские люди перебрались через Ипуть... Приходили штурмовать городок Млын на заре. И городка не взяли, и отступили с уроном, которых я видел й считал 50 тел у стены городовой и у ворот города; убито из пушки два офицера, один майор, шпаги и платья сняли казаки и записную книжку у майора взяли, где был записан пароль на эту ночь».

А другим донесением дополняя: «Шведов, прийшовших под городом Мглином, сотенному полку Стародубского, много побито и з города прогнано». Это была последняя битва, когда крепость г. Мглина была использована по своему прямому назначению – для защиты города и его населения от внешнего врага.

Сам город Мглин и его укрепления, а также окружающие его селения были сильно разрушены шведами. По пути следования шведской армии в Мглинщине и Стародубщине стали создаваться партизанские отряды, обосновавшиеся в местных лесах, которые при поддержке русских регулярных войск наносили серьезный ущерб шведской армии.

При обороне Мглина особенно отличился местный казак Пузанов. Среди местных жителей из поколения в поколение передается быль о том, как мглинский казак Пузанов сбил у шведского майора «золотую» шапку, долгое время хранившуюся как реликвия боевой славы в одной из церквей города. А роду Пузановых, по рассказу потомков, за беспримерную храбрость их предка царь пожаловал грамоту с благодарностью и правом мужскому полу бесплатно обучаться в военных училищах. Две пушки Петровского времени, участвовавшие в бою, тоже долго находились в городе на дворе пожарной команды, но перед войной 1941—1945 гг. их тоже не стало.

Однако, несмотря на мужество, устоять небольшому числу защитников города перед многочисленным врагом, вооруженным артиллерией, не удалось. Истратив все ружейные заряды, оставшиеся в живых защитники покинули город, и ушли в Стародуб, где был более сильный гарнизон и земляные укрепления.

Штурм Мглина шведы больше не возобновляли. Город Мглин остался цел и невредим благодаря неисполнительности генерала Ренна, которому было указано сжечь его при отступлении. Город остался цел, но “неприятелское войско немалое себе получило доволство от местечка Мглина...”.

Есимонтовские также успели выбраться из Мглина тогда лишь, когда подошло русское войско, при охране которого только и могли они оставить город; но при этом за оказанную помощь пришлось раздать "великороссийским людям" немало движимости в мехах и прочих вещах. Но на этот раз обоз Есимонтовских состоял всего из трех или четырех подвод. Прочее имущество, которым был нагружен "великий обоз", было или расхищено, или роздано поневоле... Причем Алексей Есимонтовский отмечает, что старший брат все-таки кое-что сохранил из своего имущества, но растерял почти все, принадлежавшее ему, Алексею.

Эта история послужила началом вражды между братьями, которая не прекратилась и после раздела их отцовским и вместе нажитым имением. По рассказу младшего брата, при разделе он был сильно обижен Афанасием и сколько ни жаловался, не мог добиться правды.

Действительно Афанасий Есимонтовский воспользовался своим положением старшего брата: в декабре 1708 г. он выпросил у Скоропадского универсал, утверждавший за ним одним, кроме отцовского наследства, и все те земли, которые приобретались им совместно с младшим братом. Универсал этот Афанасий Есимонтовский выпросил у гетмана "за отважную службу под час нашествия неприятеля шведа, при отражении его нападения на мглинскую фортецию". Впрочем, впоследствии при разделе с младшим братом, Афанасий и сам не придавал особенного значения этому универсалу, а обделил Алексея по одному праву старшего.

Основные неприятельские силы шведов во главе с королем никто особенно не тревожил, и они несколькими колоннами, преодолевая лесные завалы, медленно продвигались по дороге Мглин—Стародуб. За Стародуб развернулись упорные и кровопролитные бои. Шведы потерпели крупное поражение и, потеряв более 1000 человек убитыми, отступили, не взяв города. Великое мужество показали защитники Мглина и Стародуба. Петр I своим полковникам в пример ставил мужество и героизм этих первых городов Северщины, встретившихся на пути большой шведской армии.

 Измена и крах Мазепы

В марте 1707 г. Петр вызвал Мазепу на военный совет в Жолкву – так как "зело нужно". Совет состоялся 20 апреля, в Великую пятницу. Орлик писал, что по окончании совета Мазепа не пошел на обед к царю, возвратился к себе расстроенный и целый день ничего не ел. Старшинам он только сказал: "Если б я Богу так верно и радетельно служил, то получил бы большее мздовоздояние, а здесь хоть бы я в ангела переменился – и тогда не мог бы службою и верностью своею никакого получить благодарения!"

На совете речь шла о масштабных преобразованиях, ставших одной из последних причин, толкнувших Мазепу к шведам. В конце марта в Малороссийский и Посольский приказы были отданы указы о передаче из Малороссийского приказа в Разряд "города Киева и прочих Малороссийских городов". Окончательно этот указ откладывался, однако "покамест по приезде в Жолкву гетмана и кавалера Ивана Степановича Мазепы".

На том же военном совете в Жолкве Мазепа просил царя для защиты Малороссии от шведов послать хотя бы 10 тыс. регулярного войска, на что Петр ответил: "Не только десяти тысяч и десяти человек не могу дать: сами обороняйтесь, как можете". Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Мазепы, поскольку по сути являлось нарушением статей Каламакской рады, обязывавшей Россию защищать Малороссию. Большинство казацких войск было разбросано по фронтам Северной войны. Для Мазепы это был удар, он увидел в этом измену вассальным отношениям, обязывавшим суверена защищать своего вассала.

Вероятнее всего, Петр наконец принял решение о включении значительной части Гетманщины в состав России на общих условиях и собирался объявить об этом Мазепе в Жолкве, что он явно там и сделал. Отсюда – и реакция гетмана, который таким образом лишался всякой реальной власти, а Гетманщина - остатков автономии. Между прочим, в письме Мазепы И.И. Скоропадскому, написанном через два дня после его перехода к шведам, тоже отмечалось, что "потенция Московская... без жадного о том с нами согласия, зачала городи Малороссийские в свою область отбирати".

К принципиальным спорам добавлялись и личные обиды. Сразу после совета в Жолкве Меншиков прислал приказ компанейскому полковнику (командиру полка гетманской гвардии) Галагину выступить с ним в поход. Мазепа в ярости кричал:

«Разве может быть большее поругание, посмеяние и унижение моей особе, чем это! Каждый день князь Александр Данилович со мной видится, каждый час со мной совещается, и, не сказав мне ни единого слова, без моего ведома и согласия посылает приказы людям моего регимента! И кто же выдаст Танскому без моего указа месячные деньги и провиант, и как он может без воли моей идти куда-нибудь с полком своим, которому я плачу? А если б пошел, то я б его велел, как пса, расстрелять. Боже мой, ты видишь мою обиду и уничижение!».

Как умный политик, Мазепа не мог не понимать, что казацкие полки отжили свое и нужна была военная реформа. С этим он мог согласиться, но все свидетельствовало о том, что военной реформой Петр I ограничиваться не желал. Еще принимая тяжелые условия Каламакских статей, Мазепа надеялся, что его верность и личные отношения с сильными мира сего позволят прийти к компромиссу, как во времена великого Богдана, когда по молчаливому согласию сторон многие пункты Переяславского договора не выполнялись. И казалось, все так и случилось. Петр не только не запрещал Мазепе иметь контакты с иностранными государями, но и часто просил его помощи в дипломатических сношениях. То же самое было и с "рандами" (налогами), отмененными Каламакскими статьями, – гетман снова ввел их без всякого сопротивления со стороны русских властей. Надеялся он и на замалчивание страшного пункта о превращении Гетманщины из "гетманского реймента" (управления) в единое Российское государство.

Но к середине 1707 г. стало ясно, что все надежды рухнули. В сентябре 1707 г. Мазепа по ходатайству Петра I получил титул князя Священной Римской империи. В отличие от Меншикова, он совершенно не обрадовался такой чести: "Хотят меня удовлетворить княжеством Римской державы, а гетманство забрать".

Некоторое время Мазепа надеялся и на воплощение в жизнь своего титула гетмана "обеих берегов", особенно после того как Петр сам привел гетмана на Правобережье и буквально заставил его там распоряжаться.

Вполне вероятно, что непосредственно к действиям Мазепу подтолкнули обстоятельства эмоционального порядка – в это время пришла очередная шифровка от графини Дольской, в которой она сообщала, что Меншиков «яму под ним роет и хочет, отставя его, сам в Украйне быть гетманом». Большего удара для Мазепы и выдумать было нельзя. В этих условиях Мазепа решил, что ждать больше нечего и гетман рещился.

В это время Меншиков тщетно пытался договориться с гетманом о встрече. Но Мазепа пишет, будто находится чуть ли ни при последнем издыхании. Петр I действительно поверил, что гетман умирает, и стал думать о достойном преемнике, предупредив канцлера Г. И. Головкина – на случай выборов нового гетмана «нехудо, чтоб Скоропадский недалеко был». Уже тогда царь на должность новою гетмана имел в виду стародубского полковника.  

Генеральный писарь Филипп Орлик

  

Первым, кого Мазепа вовлек в заговор, был генеральный писарь Пилип (Филипп) Орлик. Он давно и верно служил гетману, выполнял все его приказы, даже самые жестокие. Это Орлик пытал несчастного Кочубея. Не без колебаний Орлик примкнул к гетману. Мазепа заставил Орлика присягнуть на распятии и Евангелии в верности его замыслам. А затем присягнул и сам. Н. И. Костомаров пишет: «если задуматься, в чем они божились? Поразительно – они клялись в предательстве». Затем этот кощунственный ритуал совершили и примкнувшие к Мазепе старшины – обозный Ломиковский, полковники Горленко, Апостол и Зеленский. Мазепа сумел повернуть разговор так, что сами заговорщики просили его отправить гонца к шведскому королю. Орлик двумя годами позже так объяснял поступок Мазепы:

"Московское правительство... отплатило нам злом за добро, вместо ласки и справедливости за нашу верную службу и потери, за военные траты, приведшие до полной руины нашей, за бесчисленные геройские дела и кровавые военные подвиги - задумало казаков переделать в регулярное войско, города взять под свою власть, права и свободы наши отменить. Войско Запорожское на Низу Днепра искоренить и само имя его навсегда стереть".

25 октября шведские войска вышли к Десне в нескольких местах. Главная квартира шведской армии расположилась в Горках, в 10 км от Новгород-Северска. Сюда, в Горки, 28 октября прибыл с поклоном к шведскому королю гетман Малороссии И. Мазепа. Измена состоялась.

Мазепа питал и лелеял в себе желание политической независимости Малороссии от Москвы. В этом желании Мазепа не расходился ни с прежними гетманами, ни со своими современниками. Мазепа увидел возможность осуществить «голубую мечту» и решился на это. Многое могло давать ему надежду, что не Петр над Карлом, а Карл над Петром одержит верх в продолжительной борьбе, которую они вели между собой. Мазепе казалось, что в то время сама судьба посылала Малороссии такой случай, которого нелегко и нескоро можно было дождаться. Владения шведского короля были далеко от Малороссии, и Карл XII, безусловно, понимал важность отторжения Малороссии от России и образования из нее независимого государства. У него не могло быть планов присоединить Малороссию к Польше. Это для шведского короля было не только невыгодно, но и опасно – все предшественники Карла принуждены были вести войны с Польшей и старались обессилить Речь Посполитую отнятием у нее областей.

Многое, таким образом, побуждало Мазепу, в критических обстоятельствах борьбы между двумя великими соседями Малороссии, пристать к Карлу XII. Но Мазепа плохо рассчитал, как на способности Петра, которому он делался соперником, так еще более на расположение подчиненных ему малоруссов. Он не обратил должного внимания на давнюю вражду, существовавшую в Малороссии между старшиной – как генеральной, так и полковой – и простыми казаками, между помещиками и крестьянами, между казачеством и всем тем, что оставалось за пределами казачества и искало равных и одинаких прав для всех обитателей края.

Об измене Мазепы Петр узнал от Меншикова. Роковое известие об измене чрезвычайно поразило Петра своей неожиданностью. Он тотчас послал к Меншикову приказание укреплять переправу на Десне, чтоб не допускать казаков идти за Мазепой, и 28-го октября написал ко всему малороссийскому народу манифест, извещавший об измене гетмана, предпринятой, как сказано в манифесте, для того, «дабы малороссийскую землю поработить под владение польское и церкви Божьи и святые монастыри отдать в унию». В заключение манифест извещал, что Петр уничтожает все поборы, наложенные бывшим гетманом на малороссийский народ.

С Мазепой к шведам ушло очень немного казаков, и он надеялся привлечь оставшихся своими “прелестными” письмами. 30 октября 1708 г. Мазепа обратился с пространным посланием к полковнику Скоропадскому, в котором убеждал перейти на сторону шведов:

“Вы, как истинный сын отечества, старайтесь нечаянным нападением истребить московское войско находящееся в Стародубе, согласясь с полковниками переяславским и нежинским. Вам это сделать можно, потому что непобедимое оружие шведское вас покрывает. Если же вам паче чаяния, истребить московское войско не удастся, в таком случае спешите с войском своим в Батурин, дабы не попался он в московские руки”.

Петр I после победы у Лесной некоторое время находился в Смоленске и внимательно следил за событиями в Стародубщине. Затем через Брянск и Трубчевск 27 октября прибыл в д. Погребки, недалеко от Новгород-Северска, где к этому времени расположился штаб русской армии.

Новгород-Северск был приготовлен Мазепой для приема короля и его армии. Город был специально укреплён, сюда свезли большие запасы продовольствия. Гарнизон его состоял из сердюцкого полка со своим полковником, Новгородсеверской и Топальской сотен под началом новгородского сотника Лукьяна Жоравки. Руководители обороны города имели указание гетмана Мазепы защищать его от русских и дождаться прихода шведов. Но сотник Л. Жоравка вместе с протопопом Лисовским уведомили Петра I, что могут сдать город, если русские войска ночыо осторожно подойдут с луговой стороны. Казаки незаметно провели русских через Водные ворота, и царские войска, напав неожиданно на сердюков, перебили их и заняли город.

Жители Новгород-Северска, “яко от чина духовного, тако от мирского сословия”, прислали 5 ноября Петру I обращение, в котором “все едностайне и единодушно” обещали верно служить государю. “А к вору и изменнику бывшему гетману Мазепе отнюдь не пристанем и ни в чем его слушать не будем и на том всем святым крест целуем”.

К моменту появления отряда шведского генерала Крейца вблизи Новгород-Северска город был занят сильным русским гарнизоном под начальством полковника Григория Петровича Чернышова. Царем срочно был выпушен манифест, в котором объявлялось об измене Мазепы, а казацкая старшина приглашалась в город Глухов для выбора нового гетмана.

Иван Скоропадский, видимо, не колебался между Мазепой и Петром I. Четвертого ноября он был уже в Глухове, куда прибыл на зов царя. По общим убеждениям кандидатами на булаву были Апостол и Полуботок. Но царь лучше знал Скоропадского. Его вполне устраивал исполнительный, но без сильной воли человек. Царь принял меры, чтобы гетманом был поставлен именно Скоропадский. Так оно и состоялось. В Глухове гетманские регалии (бунчук, знамя, булава и печать) были вручены И. И. Скоропадскому. Петр I седьмого ноября писал своим приближенным: “Объявляем Вам, что после переметчика вора Мазепы вчерашнего дня учинили здешний народ елекцию нового гетмана, где все, как одними устами, выбрали Скоропадского, полковника стародубского...”. За услуги по взятию Новгород-Северска Петр I лично назначил Лукьяна Жоравку новым полковником в Стародубский полк.

Дальнейшие события хорошо известны. Они развивались по наихудшему сценарию, который не предвидел Мазепа. Большая часть казаков от него бежала, большая часть старшины с ним не пошла. Меншикову удалось взять Батурин, который он сжег, сразу отбив желание следовать за Мазепой. Как писал М.С. Грушевский, крах был неминуем, прежде всего из-за страшного разлада, существовавшего между старшинами-автономистами и народными массами. Мазепа и его сторонники не предприняли никаких шагов, чтобы какими-нибудь популистскими методами привлечь на свою сторону простых казаков, измученных постоянными войнами, или крестьян, стонавших под тяжестью налогов и панщины. Мазепа оказался настолько неподготовленным к этому шагу, что даже не издал официального универсала, объясняющего и оправдывающего свой поступок, наподобие "Манифеста европейским державам", который опубликовал И. Выговский после Гадячского договора.

А Петр, наоборот, быстро предпринял решительные меры. Он разослал во все полки, города и крепости манифест об измене «иуды Мазепы». Царь обещал амнистию и сохранение чинов и маетностей всем, кто оставит изменника и вернется к прежней службе. Наконец, он заявлял о верности казаков союзу с Россией и запрещал попрекать их предательством Мазепы. Затем Петр I созвал старшину, полковников и значных казаков в город Глухов для избрания вольными голосами нового гетмана.

27 июня 1709 года состоялось Полтавское сражение. Первоклассная шведская армия была разбита. Около трех тысяч шведов попало в плен. Остатки разгромленной армии бежали к Днепру, где 30 июня у Переволочны их настиг Меншиков. Здесь сдались в плен еше семнадцать тысяч шведов. Такую массу пленных надо было где-то содержать. Отдельные партии пленных в середине июля были направлены в различные города. В Стародубе было размещено две тысячи рядовых.

31 окгября 1709 года Петр I пишет гетману И. И. Скоропадскому: «По получении сего писма швецкий полон весь, который есть в малороссийских городах, в Стародубе и в протчих, вышли за добрым конвоем в Серпухов и вели смотреть, чтоб они не разбежались...». Петр I приказал доставить шведов в Серпухов к первым числам декабря. Это распоряжение было связано с предстоящим триумфальным входом в Москву. Таким образом, в течение 4-х месяцев в Стародубе содержались две тысячи пленных шведов, и для этого, видимо, был выстроен специальный лагерь.

Здесь они прожили 4 месяца, ежедневно выходили для работ в город, общались со стародубцами. Раненых среди пленных было много, поэтому немало шведов нашли в Стародубе свой последний приют. Все это осталось в памяти народной. И можно предположить, что место, где размещался лагерь военнопленных, стали называть “Шведовщиной”. 

 

Густав Седерстрем. Мазепа и Карл XII после Полтавской битвы

Мазепа верой и правдой 20-лет служил царю и был с ним в близких доверительных отношениях, которые продолжались с 1689 по 1708 г. и вот теперь он в один миг потерял все. 20 лет, жонглируя над пропастью между врагами, завистниками, бунтовщиками и доносчиками, он держал в своих руках гетманскую булаву. Его ценили в Москве, он ладил со старшиной. Своими силами справлялся с внутренними смутами и отбивал набеги татар. На его счету десятки военных походов и побед. Он был обладателем титулов и несметного богатства. Однако казаки за ним не пошли. Большинство старшин тоже предпочло домашний уют и стабильность зыбким идеям автономии и свободы. Духовенство, которому он пожертвовал огромные деньги, построил десятки церквей и монастыри, предало его анафеме. Его скорая смерть в Румынии стала только символом произошедшего краха.

Если сравнить это с предшественниками Мазепы, то Б. Хмельницкий заключил договор со шведами уже через два года после присяги царю, Иван Выговский через год после присяги подписал Галячское соглашение с Польшей, и всего через месяц – со Швецией, Юрий Хмельницкий обрек русские войска на гибель под Чудновым через год после своей присяги. Даже преданный "холоп" царя, возведенный в чин "боярина" Иван Брюховецкий, и тот продержался всего пять лет, а затем перешел на польскую сторону.

Но малороссийская старшина, воспитанная в духе польской культуры, не могла пленить народ никакой идеей политической независимости, так как у народа составились свои собственные социальные идеалы, никак не вязавшиеся с тем, что могли дать народу люди с польскими понятиями. После тридцатилетнего разорения и несчастий в годы Руины, в Малороссии, наконец, установилась власть и порядок. Уставшие от казачьих междуусобиц люди это ценили и не желали возвращения к хаосу Великой Руины.

Так, анализируя исторические процессы в Малороссии эпохи Петра I, Н.И. Костомаров пишет:

«Если эти политики и не думали возвращать Малороссию в рабство польских панов, а мечтали о независимом малорусском государстве, то все-таки такое государство, созданное ими под влиянием усвоенных ими понятий, было бы в сущности подобием польской Речи Посполитой. Не желая отдавать Малороссию Польше, они бы невольно создали из нее другую Польшу, а этого народ малорусский не хотел, хотя бы при какой угодно политической независимости».

Однако урок истории Украиной усвоен не был, и сегодня, спустя 300 лет, страна снова погрузилась в пучину гражданской войны, хаоса и страданий ради мифической «незалежности» от Руси, то есть, по-сути, от самой себя. Как справедливо заметил наш знаменитый истрик В.О. Ключевский – «История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков».

Гетман Скоропадский и почепское дело Меншикова

По изгнании поляков, крестьянское население Почепской сотни распределилось на три группы: одна принадлежала "до двора гетманского", другая – "до ратуши почепской" и третья – жила в селах и деревнях "владельческих". Почепская сотня была едва ли не самая большая в Малороссии, как по своему пространству, так и по населению. Всех поселений в Почепской сотне было около 150. Из них ровно половина была ратушных, около сорока – владельческих, а остальные принадлежали "на булаву". Разумеется, казаки, жившие в тех же поселениях, сюда не включались.

Вскоре после изгнания шведов из Малороссии многие царские сановники обратились к гетману с просьбами о наделении их малороссийскими землями. У Скоропадского не было никаких возможностей отказать близким к царю людям. Многие имения получили граф Головкин, Шафиров, граф Шереметев, князь Долгоруков. Но самым первым и самым ненасытным просителем малороссийских владений стал фаворит царя светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Притязания князя в течение многих лет имели самое непосредственное отношение к судьбам многих жителей Стародубского полка, Почепской и Мглинской сотен.

Меншикову, как наиболее отличившемуся в Мазепином деле, в середине июля 1709 г. были назначены две наиболее ценные гетманские волости – Почепская и Ямпольская. Отданы были при этом все те поселения с их крестьянами, которые принадлежали "до двору гетманского" и "до ратуши почепской". Это было сделано как бы с единодушного одобрения местных властей:

«...гетман Скоропадский, с общего и единогласного всех старшин совета, утвердил универсалом своим, 9 июля, за князем Меншиковым местечко Почеп со всеми принадлежащими к оному маетностями и местечко Ямполь с четырьмя мельницами, исключая козацкие земли, в тех местах находившиеся».

Оба местечка до этого принадлежали Мазепе. Таким образом, светлейший князь получил в собственность крестьян всей Почепской согни. Отдача Почепской волости Меншикову была произведена генеральным хоружим Сулимой и стародубским полковником Жоравкой. Приняв в свое владение крестьян, Меншиков стал настаивать у Скоропадского, чтобы отданы были ему и казаки всей сотни.

Казаки были воинами, свободными людьми, и гетман не имел прав отдавать казаков в личное послушание. Но у гетмана не было ни сил, ни власти отказать фавориту царя – Скоропадский исполнил просьбу Меншикова и передал ему казаков Почепской сотни в такое же "послушание", каким обязаны были и крестьяне. В июне 1710 г. выдан был гетманский универсал об отдаче казаков "в державу и владение его княжой светлости" и об исключении их из "войсковой службы".

Гетман Иван Скоропадский

 

Перед составителями гетманского универсала стояла неимоверно сложная задача – объяснить казакам, что несвобода нисколько не хуже свободы, а «послушенство» его светлости князю Меньшикову даже имеет преимущества, так как позволяет освободить казаков от «войсковой службы» и «жадних войскових повинностей». В результате, в генеральной канцелярии Скоропадского в июле 1710 года родился замечательный универсал, сочинение которого стоило, конечно, немалого труда для самого искусного из "канцеляристов" Скоропадского.

«Всему старшому и меншому войскового чину в сотне почепской жительствующему товариству, ознаймуем сим нашим уневерсалом, иж светлейший князь его мил. генерал фелт-маршал и кавалер Александр Данилович Меншиков <…> прислал до мене свое желание в том, дабыс мы позволили вам, козакам почепским и всей сотне тамошней, не отлучно з посполитими людми, под одним его княжой светлости владетелством и послушанием зоставать».

Далее говорится, что после передачи крестьян Почепской сотни во владение князя, козакам якобы стало трудно нести на себе все общественные повинности, о чем они не раз сами и жаловались, поэтому для вашей же пользы «уволняем вас от всякой войсковой служби и от належитих до полку повинностей и услуги, а определяем вас, всю сотню з товариством, для вашой же ползи и полегкости, з иншими почепскими посполитими жителми, в единостайную его княжой светлости державу и владение».

Удовлетворение этой просьбы входило в противоречие со всем складом народных понятий, по которым казак был синонимом свободного человека, обязанного нести только военную службу и за то обеспеченного от какого бы то ни было "послушания". Тогда же казаки были обложены денежным оброком наравне с крестьянами, с которыми вообще были сравнены в отбывании повинностей.  

 

 Неизвестный худ. Князь Александр Данилович Меншиков, XVIII век, Усадьба Кусково

Почепские казаки не сразу подчинились своей неволе и протестовали против попрания "войсковых вольностей": собирали рады и измышляли средства для избавления от "послушания", но из этих рад ничего не выходило, так как Меншиков был слишком могуществен, чтобы кто осмелился стать за почепских казаков предстателем у царя... Присоединив казаков к крестьянам, Меншиков поручил Шидловскому ограничить Почепскую волость "столбами и концами", "ради всегдашней крепости".

После этого приказчики Меншикова понаехали на Почепщину, стали распоряжаться и казаками, и их имуществом по своему усмотрению. «Вся Почепщина сделалась как бы удельным княжеством Александра Даниловича, для чего по границам ее поставлены были княжеские гербы с титулом его», — пишет А. М. Лазаревский в книге «Описание старой Малороссии». Меншиков из года в год стал расширять свои владения захватом близлежащих земель, закрепощением казаков и взиманием с них повинностей. Для чего, доверенные люди князя являлись неожиданно в какую-нибудь слободу, село, деревню и ставили там столб с княжеским гербом, а затем объявляли, что на основании гетманского пожалования эта местность является собственностью Александра Даниловича.

В полном титуле князя Меншикова, где прописывались все его достоинства и земельные владения, фигурировал и Почеп:

«Светлейший князь святого Римского и Российского государств, князь и герцог Ижорский, в Дубровне, в Горках и Почепе граф, Наследный Господин Ораниенбаумский и Батуринский, Его Императорского Величества Всероссийского над войсками командующий Генералиссимус... и т. д.»

В этом новом княжестве, прежде всего, было обращено внимание на подати. Меншиковское «серебролюбие» довело цифры налогов до степени, небывалой в Малороссии. Посольство почепской сотни, платившее прежде годовой подати 600 руб. 31 коп., за Меншикова должно было ежегодно вносить по 4759 руб. 69 коп.

Спустя несколько лет, Меншиков опять стал просить Скоропадского – отдать ему еще и Храповскую волость Бакланской сотни, как смежную с Почепской, и опять Скоропадский исполнил просьбу всесильного князя. Отдана была ему и Храповская волость, после чего в Почепской волости стало до 6000 одних крестьянских дворов – но и этим не удовлетворился Меншиков; захотелось ему спрямить границы Почепской волости, и он просил Скоропадского разрешить ему сменять некоторые почепские земли на стародубские, чтобы сделать свою волость круглее. Впоследствии Скоропадский писал:

"И на ту замену просил его княжая светлость у мене комиссаров; по якому требованию посылал я комиссаров, Василия Велецкого и Петра Валкевича, а его княжая светлость прислал от себе комиссарами Алексея Чогликова Ямборского да Богдана Родионова, почепского коменданта, которые с обоих сторон комиссары когда приехали на земли стародубские, смежные с почепскими тогда не равной замены смежных грунтов, но гораздо большую часть полку стародубовского угодий до Почепа востребовали. И так видячи мои комиссары их, комендантов, неслушное требование, жадной замены не чинили и ничего им подлуг их предложения не уступивши, прочь с комиссии разъехались. И от того времени почепские коменданты начали самовольно соседственным смежных сотен обывателем, разные чрез межу чинити обиды: поля позаезжали, на пашнях людских слободы поосажовали, лесы и бортные ухожья попустошили, мельницы иные поотнимали, а с иных, которые до берега почепского плотиною приписаны, берут оклады немалые, чего в Малороссии не водится..."  

Стародубский полковник Лукьян Иванович Жоравка (1709-1719)

Значительное противодействие закабалению стародубских казаков князем оказывал Лукьян Иванович Жоравка – бывший Новгород-Северский сотник, поставленный на должность Стародубского полковника самим царем за верность, продемонстрированную осенью 1708 года, когда Жоравка добровольно сдал Петру г. Новгород-Северский, который был одним из ключевых укреплений шведов и уже примкнувшего к ним Мазепы.

Стародубского полковника Лукьяна Жоравка не могло не беспокоить стремительное расширение влияния Меншикова, так как в этом он видел прямую угрозу своей власти и собственному благополучию. При жизни Жоравка владел на территории Стародубщины многими деревнями и селами, некоторые из которых он основал лично. Помимо того, что Жоравко известен как землевладелец, он также извлекал значительные доходы из разных промыслов, особенно из торговли пенькой и водкой.

При этом дело не обходилось без насилия и произвола, а в гетманскую канцелярию из Стародубского полка постоянно приходили жалобы на самого Жоравку с обвинениями в незаконных поборах. Среди наиболее активных обличителей полковника Жоравки числился бунчуковый товарищ Андрей Гудович, который наиболее последовательно отстаивал интересы Меншикова в деле захвата Почепщины. В свою очередь, Жоравка старался всяческими способами нанести ущерб своему противнику. Так, один из подчиненных Жоравки, некий Федор, приехал в принадлежавшее Андрею Гудовичу село Ивайтенки, где «…его жену ругал и як хотел ущипливо безчестил; потом самого его, п. Андрея Гудовича, стретивши в Стародубе на улице, дерзновенно полаявши, палицею в лицо ударил и окровавил, за що когда побитый скаржився п. полковнику, жодной собе не получил управы…».

Вначале гетман не придавал значения этим жалобам и немало их пропало в недрах гетманской канцелярии без всяких следов. Но жалоб было так много и были они так настоятельны, что гетман вынужден был принять совершенно неординарные меры. В 1715 году Скоропадскии назначил генерального бунчучного Якова Лизогуба на целый год наказным стародубским полковником. Перед ним была поставлена двоякая задача: защита Стародубцев от стяжательства Лукьяна Жоравки и защита почепских казаков от Меншикова.

Для предупреждения полковничьих насилий Лизогуб составил «трактаты», которыми определялись пределы полковничьей власти в разных случаях. Этими документами определено было подробно сколько полковник имеет право требовать на свой двор рабочих из полка, в каком размере собирает некоторые денежные сборы в свою пользу, в каком порядке осуществляет суд полчанам и т.д. За неисполнение этих правил полковник обязался платить штраф в одну тысячу червонцев.

Появление подобных «трактатов» представляет характерную черту времени, рисуя полное бессилие гетманской власти и полный произвол в полковом управлении. Но и позже Жоравка продолжал прежние насилия над полчанами, принимал крутые меры для предупреждения новых жалоб. Он не делал исключений ни для кого, позволял себе насилие и над состоятельными людьми, пользовавшимися в полку общим почетом.

Выведенные из терпения полчане подали гетману в 1719 г. общую жалобу, представлявшую против полковника целый обвинительный акт. Получив эту жалобу и увидев из её содержания, что тут "трактатами" уже нельзя помочь делу, Скоропадский передал ее на решение генерального суда. Таким образом, проступки полковника должны были быть обсуждены по закону, а не по милостивому рассмотрению гетмана.

Отдача Скоропадским полковника под суд – был случай, безусловно, исключительный. Столь необычная решимость гетмана явилась на этот раз у Скоропадского вследствие того, что Жоравка был неугоден Меншикову за его недостаточное рвение в исполнении требований почепских "комендантов", задумавших в это время закабалить Меншикову почепских казаков. К тому же, в числе наиболее обиженных Жоравкой лиц был и бунч. товарищ Андрей Гудович, который принимал горячее участие в подчинении почепских казаков Меншикову и, вероятно, уже в это время был лично известен последнему. Обвиненный в злоупотреблениях и рукоприкладстве, Жоравка был приговорен к штрафу и 6 месяцам тюрьмы. Вынесенный в отношении полковника Жоравка приговор в исполнение привести не успели, т.к. летом 1719 года он умер.

Насколько успешны были попытки Лизогуба найти защиту от Меншикова, мы не знаем. Летопись говорит:

«Сей Меншиков, взявши под свое владение Почеповскую волость, от гетмана Скоропадского уступленную, великие утиски и разные мордованя козакам Почепским делал, хотячи в подданство подгорнуть себе; також Мглин местечко и сотню тую ж налегал под свое владение подбить...»

В 1717 году казаки начали жаловаться на Меншикова уже не в Глухов, к гетману, а в столицу. Многие жалобы остались без последствий – никто не смел предать гласности очевидный факт произвола всесильного князя. Наконец, жалобам был дан ход, но пока все складывалось для Меншикова очень удачно. Сенат направил на Стародубщину межевщика Лосева. Тот действовал в интересах князя, и при межевании спрямил его владения так, что они стали еще больше.

В «Летописи Самовидца» под 1719 годом сказано:

«Князь Менщиков заехал межею до Почепа, маетности своей, прежде того от Гетмана Скоропадського ему данной, две сотни, Мглинскую, Бокланскую и часть Стародубовской, и за тое великую сору и тяжбу Гетман з Князем имел, а особливо за завладение Почепских Козаков в подданство».  

Княжеский герб рода Меншиковы

 

Архиепископ  Конисский действия Меньшикова той поры описывает  так:

"Кн. Меньшиков  присоединил  к  Почепской волости под  видом  древнего уезда Почепского сотню Мглинскую и занял  все своим  ограничением  и проведенною при том  чрез  иностранцев  всемогущею астролябиею, которой дотоле во всей Руси не бывало и перед  которою все было безмолвно, почитая направление ее и действие магнита божественным  или магическим  произведением. Вошедшие в  то ограничение владельцы, чиновники и казаки с  крестьянами или посполитыми, причислены к  Почепу и обложены всеми повинностями посполитства тамошнего, считая вою Почепщину удельным  княжеством  Меньшиковским; а расставленные во многих  местах  гербы княжеские с  титулами его, оканчивавшимися сими словами: и прочая, заставляли всех  думать, что древние деления Руси на княжества опять возникли; между тем  попавшие в  это химерическое княжество владельцы и чиновники были пожалованы по волости бургомистрами городскими и войтами сельскими, и долго сносили иго это, как  оглушенные или обвороженные"

Одолеваемый жалобами стародубских полчан, Скоропадский принужден был жаловаться в Петербург, прося защиты от самовольства почепских комендантов. Но последние не унимались и предложили своему патрону округление границ Почепской волости повести еще далее. Меншикову было доложено, что по старинным межам к Почепу принадлежало земель гораздо больше, чем сколько ему отдал Скоропадский. Меншиков ухватился за это указание и выпросил царский указ, которым повелено было вновь обмежевать Почепскую волость "на основании границы, проведенной в 1638 г. между Россией и Польшей".

Об этом межевании прислан был в июне 1719 г. Скоропадскому указ:

"Просил нас, великого государя князь Ижерский... что пожалован он в Малой России местом Почепом со обыватели в нем... но на принадлежащих до того места землях поселились некоторые люди из козаков и туда из Почепа выходят жить, отчего он принужден немалую нести обиду; того ради (просил) дабы мы повелели место Почеп со всеми приналежитостми розмежовать, так как учинена тамо была межа от созд. мира в 7146 г., межевщиками столником Григорием Пушкиным и друг.... И мы, великий государь, повелели... вышепомянутое место Почеп со всеми к оному принадлежащими землями и угодиями, ради свободного и спокойного владения, обмежевать со всех околичных стран, как от великороссийских, так и от малороссийских наших городов и мест, против того как в тех местах межи и признаки учинены были во время чиненного там прежде сего межования, 7146 г.... И для того межевания повелели мы отправить ныне к тебе, подданному нашему гетману... нарочно межевщика дьяка Ивана Лосева, которому то межование велено учинить обще с приданным от тебя из малорос. народу кого знатного, по тем межевым книгам помянутого 7146 г., по самой истинной и сущей справедливости, кроме земель служилых козаков, которых служилых козаков и их козацкие земли, им же межевщикам описать именно. И тебе бы гетману... отправить с тем нашим посланным межевщиком в Почеп от себя знаючого межевое дело и тамошние месца знатного и верного человека и велеть ему обще земли и поселения к Почепу принадлежащие, которые отданы и подлежат во владение князю Ал. Дан., рассмотря и освидетельствовав подлинно, обмежовать и вновь границы и признаки пристойные учинить, как изстари тамо по прежднему межованию граниче учинено было безъобходно. И всему тому учинить им межовие обстоятелние книги, которые межовие так же и служилых козаков и земель их описние книги, надлежит как посланному от нас межевщику, так и от тебя... к нему приданного, закрепить своими руками и привезть оние тому межевщику в С.-Пб, в коллегию иностранных дел..."

Из этого документа видно, что указанное в нем основание для определения границ Почепской волости было выгодно лишь для одной стороны. В 1638 г. проведена была "межа" только по границе, отделившей Польшу от России, причем межа эта касалась Почепской сотни лишь с одной восточной стороны. Из указа этого не было видно, но он для Меншикова был тем и важен, что при его неясности и при податливости Лосева, к Почепу можно было примежевать всякие земли "со всех околичных стран". Кроме того, как в указе, так и в данной Лосеву особой инструкции, по соглашению Меншикова с Лосевым, были сделаны какие-то "перемены" в пользу Меншикова.

Скоропадский с этим не согласился и выслал для межевания своих комиссаров. Однако Лосев начал вести межу, отделявшую почепские земли от трубчевских. Беспрепятственно доведена была межа до Бакланской сотни, которую, по мнению Лосева, следовало также включить в Почепскую волость; но гетманские комиссары воспротивились этому, доказывая, что бакланские земли к Почепу никогда не принадлежали. Протеста комиссаров, однако ж, не стали слушать, и межевание продолжалось... Комиссары, видя, что их не слушают и что Лосев захватывает все больше и больше чужих земель, уехали в Глухов.

Пока делались эти "перемены", настала зима, и межевание было начато только в 1720 г., при непосредственном участии самого Меншикова, приехавшего весной в Малороссию. Официально целью поездки было комплектование новых полков для русской армии. Заодно он надеялся закрыть почепское дело, уговорить Скоропадского. На месте князь рассчитывал детально изучить обстановку, получить точную информацию о новых намерениях казаков, чтобы своевременно парировать новые жалобы.

Князю, как фельдмаршалу и президенту Военной коллегии была организована в Малороссии пышная встреча и оказаны положенные его рангу почести – въезжал Меншиков в город в сопровождении казачьих эскадронов под гром артиллерийских салютов и звуки полковых оркестров. Здесь он успешно выполнил поставленную царем задачу: закупил нужное количество лошадей, мобилизовал множество рекрутов, пересмотрел состав гарнизонных полков, изъяв из них годных к боевой службе солдат, обсудил вопрос о расположенных около Стародуба драгунских полках.

Для управления волостью Меншиков не удовлетворился прежним провинциальным, без европейского изыска, городом Почепом. Будучи на тот момент генерал – губернатором новой Российской столицы Санкт-Петербурга, Александр Меншиков решил заложить новый город, которому дал своё имя — Александрополь. Новая столица Почепской волости была заложена в 1717 году, на берегу реки Судость, неподалёку от старого Почепа, возле Петровской крепости «Валы». Четкие очертания валов и в настоящее время хорошо видны на снимке со спутника. Укрепления Почепа были столь значительными, что заставили Карла XII изменить путь следования своих войск.

В отличие от старого деревянного города, новый изначально планировалось строить из кирпича. Материал для производства добывали здесь же, благо район богат на хорошую глину. Попасть в г.Александрополь можно было через въезд в крепость Валы. Видимо, место для Александрополя было выбрано не случайно. Вокруг — прекрасный пейзаж: река Судость, урочище Поповский сад.

 

Земляная крепость Почепа Валы с пятью бастионами, вид со спутника

 

Приезжая в Почеп, Александр Данилович Меншиков располагался в доме, построенном для «его великокняжеской светлости». Дворец для себя Меншиков построил на горе, около старой крепости, между овражными речками (ныне ручьями) Немигой и Полоем. Рядом с дворцом разбили парк с оранжереями и другими сооружениями. Отсюда же, из Александрополя, осуществлялось управление всей Почепской волостью, здесь же были сосредоточены все экономические заведения.

 

Все, что в те времена могло принести барыши, не ускользало от жадного взора светлейшего. Он неустанно печется о приумножении своего богатства. Ему мало ста тысяч крепостных, золота, бриллиантов, роскошных дворцов. Он весь в поисках новых источников дохода и безоговорочно принимает любой совет, если этот совет сулил хотя бы мелочные барыши.

 

В 30-х годах энергично велось строительство отечественного флота. Остро была необходима парусина, сбыт продукции, доходы от нее были гарантированы. Поэтому Александр Данилович, чтобы быстрее начать производство, перевел часть работников со своей подмосковной мануфактуры в Почеп. На предприятии насчитывалось 17 станов. Размещалась парусная фабрика в каменном здании на берегу р. Судость. В ней работало мастеровых и работных людей «мужска и женска полу великороссийских и малороссийских» 221 человек. Рабочие жили в построенных для них вокруг фабрики светлицах». В городе высился каменный храм Святого благоверного князя Александра Невского.

 

Таким образом, в течение семи лет горожане постоянно участвовали в возведении крепости, выполняя феодальную повинность. Меншиков уничтожил ратушное управление, перестала существовать казацкая сотня, вместо войта (градоначальника) была введена новая должность бурмистр. Первым был Иван Губчиц, произведенный в это звание из почепских сотников. Но когда почепская сотня в 1722 году была восстановлена сотником, снова был избран Иван Губчиц. На этот раз он оставался сотником до смерти.

 

После ссылки Меншикова большой и красивый город был срыт до основания. Кирпич пошёл частично на нужды жителей Почепа, частично был увезён. Храм разобран, предприятия исчезли. Город растаял как призрак, не оставив о себе даже воспоминаний. Сейчас на этом поле в изобилии попадаются осколки глиняной посуды, кирпичная крошка. В старой распашке можно найти и осколки тонкостенной стеклянной и дорогой фарфоровой посуды.

План парка «Верхний сад»

 

 

Ни дворца, ни церкви теперь уж нет, но парк, посаженный Меншиковым в северной части города, существует и поныне. В те далекие времена он назывался меншиковским, а ныне «Верхним садом» или «Верхним парком».

У входа в парк была поставлена доска с надписью о запрещении входа посторонним и с перечислением полного титула владельца.

Для реализации своих грандиозных планов Меншиков увеличивает поборы с винокурения, вводит сборы с мостовых, с рыбных ловль, проводит конфискацию пахотных земель мещан. Увеличились налоги с продаваемых на городском торге хлеба и деревянной утвари.

Такая политика вызывает сильное недовольство населения. В результате в Петербург направляются новые челобитчики. Меншиков начинает волноваться, пытается срочно выехать в столицу, но царь ему не позволяет. Неоднократно князь в письмах к видным царским сановникам пытается упредить жалобщиков и просит «напрасным клеветам» челобитчиков не верить.

Начатый процесс межевания почепских земель, принадлежащих князю, теперь продолжается по указанию бунчукового товарища Андрея Гудовича, объявившего Меншикову, что он знает "старую почепскую межу". Благодаря такому содействию Гудовича к Почепской волости дополнительно примежованы были еще две сотни Бакланская и Мглинская, а также значительная часть Стародубской.

Как перешел посаженный незадолго перед тем Меншиковым "за караул" Гудович на сторону своего обидчика, видно из одной жалобы стародубских полчан:

"В прошлом 1720 г., в бытность кн. Меншикова в Малой России, под час межованя дяка Лосева насилного и весма неправого, Андрей Гудович под видом хитроумышленным, будто от ревности своея за неправое того дяка Лосева межевание, против Меншикова проговорил дерзости и за тое взят был под арест; а после, тогдаж, зараз отпущен з под аресту, поддался под его Меншикова протекцию и по злобе своей на некоторых з полчан наших имеючойся, показал себя при гвалтовной меже – будто знает он старую почеповскую межу и согласившися за дяком Лосевым и протчиими Меншиковой стороны, насилством и нахалством начал вести межу, взявши от Розделова болота, лежачого в Бакланской сотне, аж до Соснового болота, которое лежит между Мглинским, Брянским и Почепским уездами, и всеей тоей окружности захватили верст более 150...".

Быть может, почепское дело продолжалось бы бесконечно долго, если бы в него не вмешался гетман Скоропадский, решительно вставший на защиту обиженных Меншиковым казаков. В декабре 1720 года в челобитной царю гетман пишет о «фальшивом» межевании, которым был нанесен «всему Стародубскому полку убыток», так как более тысячи казаков, а вместе с ними поля и сенокосные угодья, мельницы и бортевые леса были приписаны к владениям князя.

Желая покрыть сделанный захват какою-нибудь правдой, Меншиков стал добиваться от крестьян и казаков захваченной местности "кабалы", которою бы те записались в добровольное его "подданство". Такую "кабалу" от Бакланской сотни взялся добыть Гудович – и добыл ее, после всяческих угроз и насилий.

Однако добиться аналогичной "кабалы" от Мглинской сотни не удалось, так как присоединение последней к Почепу было очевидной неправдой, что мглинцы хорошо понимали и в "кабалу" не давались, несмотря на все старания самого Меншикова.

Кроме того, мглинцы протестовали и против межевания Лосева. Свой протест, по распоряжению Скоропадского, они подробно изложили на бумаге и записали в стародубские магистратские книги. В этом протесте сохранены характерные подробности тех насилий, которые делали меншиковские прислужники, желая скрыть неправду межевания.

Мглинчане сообщали:

"Была нам объявлена монаршая грамота, присланная в прошлом 1719 г. ясневельможному гетману, относительно обмежевания почепских грунтов. Но дяк Лосев пренебрегая таковое грамотное изображене и не ограничаючи самого Почеповского уезду по старим пределам, когда без всякого допросу, не слухавши признания наших старожилов и многих писем стародавних, обмежовал сотню Бакланскую з уездом и принял часть Стародубовской сотне, тогда передом с присудствующими собе полковником Ларионовым, подполковником Сухаревым и друг., змишлений, а не праведный составивши свой чертеж и не чинячи розделу от Почепа з сотнею Мглинскою, здавна от лядзкой державы до стародубовского присуду и владения принадлежащого, замежовал всю оную к Почепову и отписал, будто з уездом нашим поселена отдавна на земли почеповской, а не на стародубовской. Видячи прето мы его дяка Лосева с товарищи, в обмежованю неправедно учиненный нам гвалт и насилство, грамотою царя и вел. кн. Алексея Михайловича в крепость и оборону городу нашему Мглину данною, себе защищали и давние писма лядские являли; однак все тие наши преслушая крепости, как як сам хотел, завел и записал город Мглин к Почепу. По котором дяка Лосева насилном замежеваню, будучи в Почепове светлейший князь прислал до пана сотника нашего листовний указ, дабы мы з оным, побравши з собою атаманю и товариство, приездили в Почеп. И мы хочай тогда поехавши в Почеп, однак ничого о заграниченю своем от его светлости не чули и праздно до домов своих поворочались. А когда же прислан был до нас Иван Иванович Губчич... з устним его светлости приказом, дабы мы, уряд мглинский, прибули до сего светлости в Старое Почепище... И поехавши туда, были мы перед лицем его светлости и от его самого, принуждани и увещани были – дати в подданство почеповское на себе кабалу; а к тому его светлость словами именно сими увещал: "Добре бы, братци, дабы так вы, як и бакланци, подали нам челобитную, а по ней записалися своими руками, жить за мною. Я вас когда будете мои, не подам ни в якую обиду! Будете жить за мною свободни, неяких жолнерских консистентов кормить не станете и козаков ваших которые ныне на роботе в Киеве зостают, пошлю указ зараз освободить. А хто вас чим обидив или державцы ваши якое вам починили разорение, тое принужду их вам возвратить. И во всем вас охранять, як своих людей, обицую". Однак мы такой кабалы в подданство почеповское на себе писать не хотели; а як бы з его светлости дому уволнитися, для общой порады упросилися на два дне отъехать в дом свой. А его светлость не доверяючи нам, за отъездом нашим в Мглин, прислал от себе г. атютанта Нестерова, майора Богданова и Булашевича, козака прежде бившого почеповского, якие присланние его светлости в городе нашом зобравши урядников, попов, знатное товариство, козаков и все посполство, в сотницкий двор, всяким образом против бакланской кабалы, також кабалою весь народ мглинский у подданство светлейшому князю притягали, да и будто город Мглин сидит на почеповской земли, тую неправду там же в кабале доложить велели. Но мы утвержаючися грамотою г. Мглину в защиту наданною, тим посланним его светлости, з общего согласия еднословно, козаки и посполство, отказали, что его царскому величеству як деды и отцы наши верне служили, так ныне и мы готовы служить верне до ищадия нашего, а записоватися светл. князю и быти в подданстве, як козаки почеповские, не хотели и не хочем. По котором нашом ответе, прислал его светлость свой до сотника нашего и до нас лист, який таким подобием виражается: "Господин сотник з атаманом и войтом. Изволите ваша милость сочинить дело порученое и прислать чрез атютанта нашего Несторова, а я к вам в гости завтра буду. З Старого Почепа. 26 июня, року 1720. Александр Меншиков". И при том его светлости листе, тим же атютантом Несторовым, наш сотник мглинский чи з якого страху, принужден был на едного себе дать его светлости запись, которая всему народу уезду мглинского нечим шкодить не может, понеже то сталося не по согласию нашему, но по насилию атютанта Нестерова и от маиора Богданова. А когда в подданство записоватся всенародно им посланным отказали, атютант Нестеров в писара нашего Ревута з за пазухи, тот вижей изображенний лист его светлости взял и до себе назад одобрал..."

Далее мглинчане, перечислив все села и деревни Мглинской сотни, захваченные межеванием, пишут:

"И куди Лосев заграничуючи тие вышъизображенние села з уездом нашим, з полковником Ларионовым, подполковником Сухаревым, маиором Богдановым и несколько капитанами, з множеством драгун и солдат... тянути межовую веровку намеревал, туда старожилов наших драгуне и солдате насилно похватавши, под караулом перед собою гонили при межовой веровце... И посилаючи от себе наперед у миль чтири, драгун своих и салдат, старожилов сотне нашой гвалтом до себе брал и у себе держал за караулом, батожем бил и зсилкою почеповского страшил и куда сам хотел, туда принуждал их призначать обмежоване... И когда дяк Лосев укончивши межу по своей воле и приехавши в Почеп, посылал знову з Почепа драгун и солдат хватать в селах сотне нашой, священников, козаков, старожилов значних и посполитих людей, кого напавши, хто был и не был на граници. И тие драгуне его наехавши в села, гвалтом священников и многих людей брали, а иних вязали и до его привозили в Почеп, где за его ж Лосева страхом и насилием, мусили на якихъся книгах подписоватися; а якие то были книги, чи межовое дело или якое иное было написано, оным не читал и не показовал, тилко на готових книгах подписоватися принудил...".

К протесту мглинцев приложены показания отдельных лиц, которых драгуны возили к Лосеву, в Почеп, для подписи межевых книг. Приводим одно из таких показаний священника с. Вормина:

"Честный отец Даниил Константиевич, презвитер церкви Вознесения Господня Ворминской, доносил нам (Стародубскому магистрату) тое, же по межованю границе мглинской, дяк Лосев из Почепа прислал в село наше Вормино, чотырох человека драгун, которие приехавши у день недельный, взяли были мене везти в Почеп: толко ж сын мой сожалеючи мене, отца своего, упросил драгунов, жеби не брали; теды оние вместо попа, взяли з собою сына попова насилно и повезли на колесах (простая телега) да з ним же сыном, Ворминцов трох человек, которих побравши, били як им было угодно; а потом повязавши, провадили до села Осколкова; а привезши оных в село, порозвязовали и караулили усю ночь; где тоей ночи сын мой из-за караулу их утек. А на завтрешний день, знову четыре ж человека драгун за сыном моим в погоню прибегли; где прибегши, сына моего не найшли, леч мене самого поймавши, оние драгуне били шпагою по плечах и за волосы драли; а потом положили на колесах и присели два их мене, един на ноги сел, а другий на хребет сел, жебым я не утек; и запровадили до Осколкова, а з Осколкова до Почепова на подводах повезли; ночовали там под караулом их же драгун. А на завтрешний день хлопец дяка Лосева сколко нам числом привезено, записал; а потом дяк Лосев приказал нас привести всех пред себе; а кгдисмо стали пред ним, углядевши, велел драгуном нас всех в иную господу отвести, где драгуне привювши по указу его, били нас всех по ногах палкою, виговоруючи тое: давайте нам денги, щосмо ездили по вас два разы; теды мы все сколко нас было запозичившися, дали им денег шесть рублей. Да он же Лосев силовал мене отписатися за старожилов; а кгды я не хотел подписоватися, теды говорил Лосев бранячи: не ведаешь ты, поп, не по тебе, растакой матери, на Москве метрополиты и архиереи звезды личат, сопротивляючиеся власти (Осколковскому дьякону, не хотевшему подписываться, Лосев говорил: "Не вас детей б...ных, митрополиты и архиереи на шибинеци висят, а вы, попы, власти противитеся!"). И положивши книги на столе, велел мне писатися насилно; а що в тих книгах написано, не читалем и не чулем що изявляет, под совестию моею иерейскою своей рукою подписуюся на том".

Закончив межевание, Лосев с межевыми книгами отправился в Петербург. Туда же за ним повез Гудович и добытую им бакланскую "кабалу". Вслед за ними поехали в Петербург и бывшие межевые комиссары, Жураковский, Огронович и Валькевич, повезшие царю гетманскую жалобу на почепское межевание, причем должны были устно дополнить ее подробностями насилий.

Понимая трудность борьбы с Меншиковым, Скоропадский писал наказному полковнику, чтобы он позаботился собрать возможно полный материал, с помощью которого можно бы было, в случае надобности, фактически возражать против межевых книг Лосева:

"Ведомо нам было пред сим же дяк Иван Лосев з принуждением старожилов и понятих мглинских, бакланских и стародубовских, составивши в Почепове, взглядом тамошной межи всему полку вашому Стародубовскому, в потомний час шкодливие книги, одъехал з оними в путь свой; а тепер запевне известилисмося, же тоей же Лосевой против указу царского величества в книгах составленной неправоте, согласуючи еще и Гудович от всеей сотне Бакланской споряженную чоломбитную повезл з собою в Пiтербурх, подкрипляючи новою своей лжою помилку Лосеву, же бакланце, товариство войсковое и поспольство, будто дали в Почепове кабалу, поддаючися вечно в подданство светлейшому князю доброволне а не примушоне; а удаючи пункт быти неправедный, який п.п. стародубце в полковой своей супплеце прежде составленной, написали, же у них бакланцов, насилием у подданство тие кабали в Почепове побрано и тую чоломбитную фалшивую будто од всех бакланцов подати в Пiтербурху он же Гудович взял з собою козака бакланского прозванием Поденного, який Гудовичев хитропромислний и злобний способ, хоч весма неправедний, однак без одпору слушного лжу тую улитаючого ответу, может там покамест правда взищется, показатися силний и посланним нашим (комиссарам) на початку не безтрудный; а увас на скоренене тих книг и новоуформованного Гудовичевого прохирства, не маш жадного порядку и неякой ку отпору крепости..."

Скоропадский советовал наказному полковнику озаботиться как собиранием документов, опровергающих межевание Лосева, так и запиской в магистратские книги показаний о всех тех насилиях, которые сделаны были прислужниками Меншикова.

Меншиков почуял опасность, нависшую над ним. Недаром за три недели, с 14 апреля по 4 мая 1721 года, князь отправил четыре личных письма царице Екатерине, благосклонностью которой он пользовался. Он просит, чтобы она «предстательствовала» перед царем о решении почепского дела в его пользу. В письме от 4 мая Меншиков приносит царице «благодарение за милостивое за меня его величеству о Почепском моем деле предстательство и о исходатайствовании милостивого указу».

Обращается он с челобитными и к царю. В одной из них, 17 апреля 1721 года, он писал, что межевание было произведено в присутствии четырех представителей гетмана и 300 человек «тамошних обывателей», и просил утвердить то межевание. В другой челобитной он просил задержать жалобщиков в столице и подворное межевание произвести в их отсутствие «для того, что оные неправедно, ...бьют челом и многих к тому челобитью сильно принуждали подписыватца. А иных, которые не хотели подписыватца, держали в тюрьме».

Скоропадский, видя действия Лосева по захвату земель других сотен, решил отозвать из межевой комиссии представителей Малороссии. В письме от 16 июля 1721 года к князю Меншикову он объясняет это тем, что Лосев плутует, межевание ведет не в соответствии с царским указом, «заграничил до Почепова целые две сотни Бакланскую и Мглинскую с городами и с многими селами, деревнями... поселениями закроивши и Стародубовской земли не мало». По отношению к членам комиссии – малороссам применялся нажим и принуждения, поэтому гетман не верил их подписям на документах, «...коммисары мои... хочай на яковихс подписали на паперах, однак тое з страху и понуждения, за приездом на спорную межу самого В. К. Светлейшества...».

Повторного межевания Меншикову предотвратить не удалось. Получив жалобу Скоропадского на почепское межевание, Петр I приказал ее рассмотреть сенату. Последним были допрошены как Жураковский с товарищами, так и Лосев. Противоречия между показаниями бывших комиссаров и межевщика были так резки, что сенат нашел необходимым проверить жалобу гетмана на месте.

Меншикову же Петр ответил:

«О Почепском деле лучше обождать, пока назначенная персона из Сената по указу подлинно там свидетельствует, и ежели по свидетельству неправы явятся челобитчики, тогда вяшщему наказанию за неправое челобитье подлежать будут, а вам послужит то к лучшему оправданию».

Летом 1721 г. Скоропадский получил новый царский указ, которым было повелено проверить межевание Лосева под наблюдением полковника Скорнякова-Писарева и "искусна из надворного суда судии" Чирикова в присутствии двух гетманских комиссаров, а также допросить тех жалобщиков, которые утверждали, что они подписывали межевые книги по принуждению Лосева.

В указе говорилось:

"Чего ради и помянутым всем, как Лосеву и великороссийским, так и малороссийским комиссарам, быть при том межевании. И буде по розыску и с очных ставок явится, что межевание он, Лосев, чинил право по приговорам приданных гетманских комиссаров и по отводам старожилов и в прикладываню рук принуждения никакого не было, и той меже быти по оному ж его Лосева межеванию. А буде по розыску явится как по меже Пушкина, так и от той межи выше, тое его Лосева межевание неправое, и тую межу отставить. А к тому месту Почепу принадлежащие местечка и села и деревни и земли от смежных владений по жалованной ему, светлейшему князю, грамоте и по твоему гетманскому универсалу из смежных сотень по крепостям какие при том межевании будут объявлять, а где крепостей не будет, то по отводам и по розыскам старожилов, самою правдою и по писцовому наказу розмежовать вновь, не маня никому и не посягая ни на кого, чтоб впредь о том ни от кого спору и челобитья не было. А что в той меже замежовано будет по другому твоему универсалу почепских козаков и их земель и оное описать особо..."

Сенатский указ грозил Меншикову, что все насилия его будут раскрыты и межевание Лосева будет уничтожено. Желая предупредить эти последствия, Меншиков поручил все дело вести Гудовичу, которого назначил почепским комендантом. Скорняков-Писарев был на стороне Меншикова, но, не зная местных обстоятельств, нуждался именно в таком помощнике, как Гудович. Скоропадский назначил своими комиссарами – прежнего Жураковского и генер. бунчучного Якова Лизогуба. Но относительно последнего Меншиков заявил отвод на том основании, что брат этого комиссара, Андрей Лизогуб, имеет земли около Почепа, почему Якову Лизогубу и не годится быть комиссаром. Скоропадский заменил Лизогуба генеральным писарем Савичем. Гудович, по-видимому, не терял надежды закрыть правду, для чего не останавливался ни перед какими насилиями.

Скорняков-Писарев, брат обер-секретаря сената, приспешника Меншикова, действовал также, как и Гудович. Он подтвердил результаты первого межевания. Меншиков готов был праздновать победу. В новой челобитной царю он напустился на гетмана Скоропадского, который якобы устно соглашался уступить спорные земли, а теперь их не отдает. В челобитной он уверял царя, что захваченные им земли и закрепощенные казаки с давних времен находились в ведомстве почепской ратуши.

Скоропадский, со своей стороны, жаловался, что указ о поверке межевания не может быть исполнен ввиду тех насилий, которые, под видом его исполнения, позволяют себе Скорняков и Гудович, и что даже комиссары его не защищены от этих насилий. В резудбтате, поверка почепского межевания остановилась, и дело оставлено было до личных объяснений Скоропадского в предстоявшую ему поездку в Москву.

Приехав в Москву в начале января 1722 г., Скоропадский только в конце апреля успел подать царю челобитную о почепском деле. Повторив вкратце историю почепского межевания, гетман заключал свою челобитную так:

"И ныне чрез тое дяка Лосева неправое межевание, от полчан стародубских, знатной шляхты, козаков и посполитых обывателей, не мало обидимых, в плачливой и неотступливой жалобе их, не имею покоя и чрез тоеж интересу вашего величества в службе войсковой, урон есть немалый. Всепресветлейший государь! по своей неизреченной милости сохраняя раба своего при нинешней старости и слабости моей, избави мя од вишепомянутой межевой трудности и клопоту и – полчан стародубовских не попуская в крайнюю обиду, повели, государь, его светлости держати места Почеп и Ямполь как я и преждние гетманы владели оными, чтоб и од козаков Почепской и Ямпольской сотень, служба войсковая не преставала по их за всех прошлых гетманов, обыкновению, пад ниц у стоп императорских, всесмиренно молю".

Приняв челобитную от Скоропадского 28 апреля, в Преображенске, Петр I приказал гетману явиться к нему за ответом в тот же день вечером, вместе с Толстым (сватом гетмана). А когда гетман явился в назначенное время, "теды его импер. величество переговоривши з г. Толстым, велел себе дать каламар и собственною на упомянутой челобитной помету учинил рукою в тие слова:

"Учинить решение в сенате следующим образом: то, что дал гетман после Полтавской баталии кн. Меншикову и грамотою жалованною утверждено, быть за ним; а что зверх того примежовано и взято, гетману возвратить и послать нарочного, чтоб то розмежование учинил в правду; а которые ту лишную неправую межу учинили без указу, тем учинить яко нарушителем указу".

Исполнение этого решения сенатским указом поручено было полковнику Давыдову, который приехал в Глухов в октябре 1722 г., когда вместо умершего Скоропадского фактическим правителем Малороссии был президент новообразованной коллегии Вельяминов, а наказным гетманом Полуботок.

На этот раз почепское межевание осложнилось тем обстоятельством, что Полуботок, недовольный вмешательством Вельяминова в управление Гетманщиной, подал на него жалобу в сенат и получил очень милостивое решение, которым был обязан Меншикову – светлейший князь "приложил ходатайственное свое патронство, обнадеживая и впредь не оставлять своим заступничеством малороссийский народ". Очевидно, что Меншиков желал задобрить Полуботка, а последний, в свою очередь, должен был сделать уступки в почепском деле. И действительно, в письме к руководителю новой команды комиссаров Валькевичу Полуботок пишет: "не выхватуючися горячо поступать полетично и обходително с стороною почепскою (т.е. с поверенными Меншикова) под час межи почепской, держатися указу только".

По-видимому, "политика" зашла так далеко, что стародубские полчане снова пожаловались непосредственно царю, который в это время, возвратившись из дербентского похода и узнав, что Меншиков из-за почепского дела лицеприятствует Полуботку, послал в Малороссию "унтер-лейтенанта" кн. Волконского, приказав ему созвать в Глухов всех обиженных почепским межеванием и там допросить их, а Жураковского с прежними комиссарами, выслать в Москву, для нового допроса. В то же время Скорняков-Писарев, главный виновник неисполнения указа 1721 г., был арестован и отправлен в Москву.

Волконский произвел подробное следствие о почепском межевании уже без всякого давления со стороны Меншикова и, по следствию, жалобы как Скоропадского, так и стародубских полчан вполне подтвердились.

Лосев признался, что он с ведома Меншикова межевал несправедливо и покрыл его захваты. Меншиков вынужден был признать свою вину. Царю он писал: «Ни в чем по тому Делу оправдаться не могу, но во всем у вашего величества всенижайше слезно прошу милостивейшего прошения».

Вероятно, к этому времени относятся вещие слова царя, сказанные Екатерине: «Ей, Меншиков в беззаконии зачат, и во гресех родила его мати его, а в плутовстве скончает живот свой. И если, Катенька, он не исправится, то быть ему без головы».

Результатом этого следствия было немедленное исполнение указа, привезенного Давыдовым, и высылка закованного в кандалы Лосева в Москву, где его судили и по решению суда в январе 1724 г., "по отнятии имений, он бит кнутом и по вырезании ноздрей, сослан в Рогервирк, на вечную каторгу".

Меншиков на этот раз устоял, но почепское дело стоило ему немалых потерь. Петр I обязал его расстаться с тем, что ему не принадлежало, вернуть казакам захваченные земли, а также оброчные деньги. Ему пришлось оставить пост президента Военной коллегии. Суровым наказаниям подверглись исполнители воли князя межевщики И.Р. Лосев и Скорняков-Писарев.

В 1727 году «счастья баловень» Меншиков попал в опалу, уступив место при царском дворе новым фаворитам. У него было отобрано движимое и недвижимое имущество, в том числе и Почеп. Вместе со своей семьей он был отправлен в ссылку, в Сибирь в Березово.

В Берёзове Меншиков вместе с 8 верными слугами сам построил себе деревенский дом. Дом Меншикова состоял из четырех покоев: в одном жил он сам с сыном, во втором – его дочери, в третьем – прислуга, четвертый – служил кладовою. Из его дочерей старшая, бывшая невеста императора, занималась стряпней в кухне, а вторая мытьем белья; им помогали в работе две прислужницы. Из вельможи, избалованного долгим счастьем и изобилием, Меншиков преобразился в крепкого духом чернорабочего русского человека и переносил с примерной твердостью лишения ссылки и свое унижение.

Умер всесильный вельможа 12 ноября 1729 года в возрасте 56 лет, в глухой деревушке, на самом краю империи. Кроме дома Меншикоов в Березове построил еще и деревянную церковь, где бывший генералиссимус и был похоронен, без пушечной пальбы и торжественных церемоний. Известно его высказывание того периода: «С простой жизни начинал, простой жизнью и закончу». По преданию его прах находится под алтарем современной церкви, воздвигнутый вместо прежней деревянной, которая была уничтожена пожаром.

Заслуги Меншикова в преобразовательных начинаниях Петра I вряд ли можно переоценить. Достаточно простого перечисления только воинских подвигов князя в Северной войне, чтобы увековечить его имя: Калиш, Лесная, Батурин, Полтава, Переволочна, Штеттин. Но он проявил себя не только на поле брани, но и как крупный государственный деятель. Вклад его велик и в развитие промышленности г. Почепа и почепской сотни, где он с нуля построил город Александрополь, а также множество мануфактур и фабрик.

 

 Памятник Александру Даниловичу Меншикову в Березово

Однако, если даже в далеком Березове, где Меньшиков лишь построил дом и небольшую церковь, усилиями краеведа-энтузиаста В. И. Елфимова ему в 1983 году был сооружен прекрасный памятник работы скульптора А. П. Антонова, то в Почепе, где светлейший князь построил целый новый город своего имени, один из красивейших дворцов, парк и прекрасный храм Александра Невского, а также заложил основы новой промышленности края, поставлявшей крайне ценную продукцию для российской армии и флота, до настоящего времени никаких памятников не только не воздвигнуто, но даже то немалое, что он создал на почепской земле, было разрушено и бесследно исчезло. Приходится лишь сожалеть, что мы с таким безразличием относимся как к артефактам своей истории, так и к памяти выдающихся деятелей России, живших и творивших на территории нашего края.

Первая Малороссийская коллегия (1722-1729)

После измены Мазепы гетманское правление было переведено из Батурина в Глухов, смещение и избрание гетманов разрешалось только с санкции царского правительства. Казацкое войско во время боевых действий подчинялось русскому командованию, у войска была отобрана часть артиллерии.

Приняв гетманство, Скоропадский обратился к Петру I с просьбой об утверждении всех прежних прав, вольностей и порядков войсковых. Кроме того, гетман просил, чтобы во время походов малороссийский наказной гетман действовал самостоятельно, а не находился под командой русских генералов. Однако в этом ему было отказано. Обещано было только, что воеводы не будут вмешиваться в малорусские дела. Слабохарактерный Скоропадский был не в силах противостоять этим мероприятиям сильного и решительного Петра.

В связи с разорением края во время Северной войны казаки были уволены от службы на одно лето, хотя гетман просил их уволить на несколько лет. Петр также обещал «содержать малороссийский народ ненарушимо по своей милости», а обстоятельные статьи дать позже, так как во время похода это невозможно. В январе 1710 г. Петр I дал гетману грамоту с подтверждением пунктов, на основании которых соединился с Россией Богдан Хмельницкий.

Казалось, что Петр I думает оставить в Малороссии все по-старому, но все вышло иначе. При гетмане был назначен состоять для наблюдения особый великорусский чиновник – Измайлов. Ему даны были две инструкции – явная и тайная.

Первая обязывала Измайлова наблюдать, чтобы гетман самовольно никого из старшин не отставлял от должности, чтобы старшины избирались с общего совета и утверждались царем, чтобы в числе старшин не было поляков, чтобы местности были раздаваемы и отбираемы не иначе как с согласия генеральных старшин и с разрешения государя.

В тайных статьях Измайлову предписывалось наблюдать за поступками гетмана и старшины, проведывать тайно о доходах, которые получают гетман и старшина и доносить, кто из казаков наиболее расположен к царю и какого достоин уряда.

Несмотря на то, что в Левобережье сохранялись местная администрация, казацкое войско, судопроизводство и своя финансовая система, постоянно росло стремление русского правительства усилить контроль за деятельностью гетмана. Петр I, воспользовавшись изменой И. Мазепы и части казачьей старшины, и для надзора за гетманом учредил должность резидента. Измайлов скоро был отозван, а вместо него с сентебря 2010 года для "совета о государевых делах" при гетмане определено было состоять двум лицам – стольнику Протасьеву и думному дьяку Виниусу.

Положение Скоропадского как гетмана, было вообще незавидное, тем более что он постоянно дрожал за свое звание. Раньше великороссы не владели местностями в пределах Малороссии, теперь же, например, Меншиков получил всю Поченскую волость, причем ему, вопреки закону и обычаю, отданы были и местные казаки. Начались волнения: десять лет добивались поченские казаки своих прав, которые были наконец восстановлены. Получили от Скоропадского маетности в Малороссии и Головкин, Шафиров и Шереметев.

У Скоропадского было отнято право смещать и назначать новых полковников, пока на то не будут присланы указы. В первые годы ему удалось провести своих кандидатов, но они позволяли себе разные насилия над жителями, о чем Протасьев постоянно доносил царю. Петр поэтому не стеснялся назначать полковников, по своему выбору, из иноземцев и людей посторонних.

В 1715 г. Петр ограничил власть малороссийских полковников, запретив им по своему выбору определять полковых старшин. Раньше выбор ее совершался исключительно в своем полку. Теперь полковую старшину стал назначать гетман при обязательном согласовании царским министром, бывшим при гетмане. Это делалось, чтобы усилить контроль центра над руководством казачьих полков и как-то уменьшить произвол в отношении местного населения.

Стольник Протасьев докладывал в столицу, что малороссийский народ сильно отягощен своими полковниками и сотниками. Крестьяне и казаки беспрестанно на них работают, мельницы строят, сено косят, дома в городах и на хуторах строят. А кроме того, постоянно идут денежные поборы. Протасьев рисовал положение населения Малороссии в это время в самых мрачных красках:

"... самые последние чиновники добывают себе богатство от налогов, грабежа и винной продажи; ежели кого определит гетман сотником, хотя из самых беднейших людей или слуг своих, то через один или два года явятся у оного двор, шинки, грунты, мельницы и всякие стада, и домовые пожитки".

В августе 1721 года был заключен мирный договор России со Швецией. Главные празднества по случаю окончания войны и принятия Петром І титула императора состоялись в Москве. В конце года гетман Скоропадский с генеральной старшиной, с полковниками и бунчуковыми товарищами выехали на торжества в Москву, где был почетно принят. Но правительство уже разработало новые меры по ограничению автономии Малороссии.

29 апреля 1722 г. состоялся указ, где велено было быть при гетмане бригадиру Вельяминову и шести офицерам из малороссийских гарнизонов. Объяснялось, что меры эти вводятся для прекращения возникших в малороссийских судах и войске беспорядков.

Вслед за тем в мае вышел манифест об учреждении Малороссийской коллегии под председательством Вельяминова. Коллегия подчинялась коллегии иностранных дел и размещалась в Глухове. Таким образом, один чиновник, находившийся ранее при гетмане, заменялся коллегией. Среди причин, вызвавших ее учреждение, указывалось и на насилия полковников, «в чем и челобитье Стародубского и Переяславского полков было и есть». С таким вот «подарком» гетман Скоропадский вернулся в конце июня 1722 года с торжественных мероприятий. 

Павел Леонтьевич Полуботок (1646-1724)

  

Малороссийская коллегия разослала указ, который резко менял старый порядок сбора налогов. Если раньше сборы на гетмана, полковников, сотников и прочую старшину взимались с казаков убогих и посполитых людей, а старшина, знатные казаки, войсковые товарищи, монастыри и церкви были свободны от налогов, то теперь сборы стали брать со всех, от высших до низших чинов, не исключая никого.

После смерти в 1722 г. Скоропадского управление Малороссией перешло, временно, в руки черниговского полковника Полуботка, который послал Петру, находившемуся в Персидском походе, просьбу о разрешении выбрать нового гетмана.

Однако Петр отвечал, что выбор отлагается впредь до возвращения его из похода. Когда прибыл в Глухов Вельяминов и открыл действия малороссийской коллегии, начались пререкания между ним и Полуботком. О сборах в Малороссии Полуботок дал Вельяминову только самые общие сведения, утверждая, что о количестве их и о расходе в генеральной канцелярии ничего не известно. В то же время народ, много терпевший от своей старшины и ненавидевший ее, стал обращаться с жалобами в коллегию.

Пока император был в составе войск в Каспийском походе, малороссийские старшины с Полуботком сделали представление в сенат «о неумеренных налогах и податях, установленных бригадиром Вельяминовым, на всех чинов и казаков Малороссийских, без уважения их состояний и привилегий...». Сенат вроде удовлетворил эти просьбы, но Петр I, вернувшись из похода, опять велел взыскивать все подати, не обходя никого.

Таким образом, смерть Скоропадского привела в Малороссии к столкновению двух стремлений – с одной стороны, желанием российского правительства воспользоваться рознью между старшиной и остальным населением, чтобы приравнять Малороссию с другими регионами Великой России и, с другой стороны, стремления старшины удержать старый порядок вещей, существовавших в Гетманщине.

В 1722 г. Стародубский полк бил челом государю, чтобы пожаловал им полковника "из великороссийских персон, именно стольника Федора Протасьева или кого иного, боящегося бога и их вольностей хранительного мужа", потому что от прежнего своего полковника Жураковского полк испытал страшные притеснения. Используя эту челобитную, Петр I велел назначать в малороссийские города великороссиян, но сначала под именами комендантов, для подготовки к переменам. Имелось в виду назначение их позже полковниками.

В начале 1723 года Петр дал Сенату указ: «Объявить козакам и прочим служилым малороссиянам, что в малороссийские полки по их желанию определяются полковники из русских, и притом же объявить, что ежели от тех русских полковников будут им какие обиды, то мимо всех доносили бы его величеству, а посылаемым в полковники инструкции сочинять из артикулов воинских, дабы никаких обид под смертною казнию никому не чинили».

Указом от 23 октября 1723 года в Стародуб был назначен русский майор Иван Кокошкин. Называли его то полковником, то комендантом. Дело это было новое, поэтому для Кокошкина была разработана специальная инструкция:

«Так как обыватели малороссийского стародубского полка несносные обиды и разорения терпели от полковника Журавки и для того били челом, чтоб дать им полковника великороссийского, поэтому в не- забытной памяти иметь ему, Кокошкину, эту инструкцию, рассуждая, для чего он послан, а именно, чтоб малороссийский народ был свободен от тягостей, которыми угнетали его старшины. Прежние полковники и старшина грабили подчиненных своих, отнимали грунты, леса, мельницы, отягощали сбором питейных и съестных припасов и работами при постройке своих домов, также казаков принуждали из казацкой службы идти к себе в подданство, то ему, Кокошкину, надобно этого бояться, как огня, и пропитание иметь только с полковых маетностей. Прежние тянули дела в судах, а ему надобно быть праведным, нелицемерным и безволокитным судьею. Надобно удаляться ему от обычной прежних правителей гордости и суровости, поступать с полчанами ласково и снисходительно. Если же он инструкции не исполнит и станет жить по примеру прежних черкасских полковников, то он и за малое преступление будет казнен смертию, как преслушатель указа, нарушитель правды и разоритель государства».

Безусловно, народ должен был встретить такого полковника сочувственно. Полная беззащитность от своей старшины должна была родить надежду, что полковник, ничем не связанный с местной старшиной, станет защитником угнетенных.

Чем решительнее действовал Петр в пользу малороссийского народа, тем сильнее должно было становиться желание знати иметь гетмана, в котором надеялись найти опору против ненавистной коллегии и ее президента, тем сильнее становились просьбы, докуки, интриги для достижения этой цели. В мае 1723 года старшина снова била челом о позволении избрать гетмана, обратилась и к императрице Екатерине с просьбою явить к ним свое патронство, чтобы государь повелел избрать гетмана вольными голосами из малороссиян.

В июле 1723 г. на просьбу Полуботка о разрешении выбрать гетмана последовал такой указ:

"Как всем известно, что со времен первого гетмана Богдана Хмельницкого даже до Скоропадского, все гетманы явились изменниками, и какое бедствие терпело от того наше государство, особливо Малая Россия, как еще свежая память есть о Мазепе, то и надлежит приискать в гетманы верного и известного человека, о чем и имеем мы непрестанное старание; а пока оный найдется, для пользы вашего края, определено правительство, которому велено действовать по данной инструкции; и так до гетманского избрания не будет в делах остановки, почему о сем деле докучать не надлежит".

Полуботок продолжал, однако, "докучать", посылая прошения о выборе гетмана будто бы от всего народа. Петр потребовал Полуботка в Петербург к ответу, а власть, принадлежавшую гетману, передал коллегии. Генеральная старшина должна была только исполнять распоряжения коллегии, как прежде исполняла распоряжения гетмана. Привилегии старшины и державцев относительно свободы их имений от налогов были уничтожены.

Для решения вопроса о гетмане Полуботок приехал в Петербург вместе с генеральным писарем Савичем и генеральным судьей Чернышом, и подал императору челобитную о «содержании Малороссии при прежних правах». Но одновременно явились в Петербург козаки Сухота и Ламака, присланные от Стародубовского полка, и священник любецкий и подали государю челобитную, в которой жаловались на обиды старшин и просили великороссийских полковников и великороссийского суда.

По словам Полуботка, Сухота и Ламака и священник не сами собою в Петербург приехали и челобитную не сами сочинили, но сочинена она в Малороссийской коллегии, а прислал с этою челобитною Ламаку, Сухоту и попа бригадир Вельяминов на ямских подводах.

Получивши эту челобитную, Петр отправил в Малороссию доверенного человека, Румянцева, для осмотра городов, а под тем предлогом велел ему осведомиться: 1) Коллегии и судов великороссийских все ли малороссияне желают? 2) Полковников русских все ли хотят? 3) О челобитной, которая от старшины подана, ведают ли старшина и козаки? 4) От постоев ли драгунских или от притеснений владельцев и старшины люди расходятся? 5) Какие починены обиды от старшины козакам в отнятии земель и мельниц?

По следствию Румянцева в Малороссии оказалось, что челобитная, поданная Полуботком, Савичем и Чернышом от имени всего малороссийского народа, этому народу неизвестна, что Полуботок с товарищами принудил некоторую старшину, бывшую в Глухове, приложить руки к белому листу, на котором после написал челобитную, чтоб Малороссийской коллегии не быть, а вместо нее быть генеральному суду из семи особ.

Румянцев привез отрицательный ответ, раскрыв целую сеть интриг Полуботка и других старшин. Полуботок с товарищами был заключен в Петропавловскую крепость, где и умер в 1724 г.

«Дело Полуботка», помимо репрессий в отношении самого гетмана, повлекло за собой арест и многих представителей малороссийской старшины, принимавших участие в поездке в Петербург. Среди арестованных были генеральный судья Иван Черныш, генеральный писарь Семен Савич, гадячский полковой писарь Григорий Грабянко, войсковой товарищ Стародубского полка Семен Косович, канцелярист гнеральной войсковой канцелярии Николай Ханенко, стародубский наказной полковник Петр Корецкий и многих других.

При Екатерине I генеральным старшинам и миргородскому полковнику Апостолу велено было по суду вечно жить в Петербурге, "для того, чтобы народу малороссийскому впредь от них обид и разорения не было". Скоро, однако, они были отпущены в Малороссию.

В 1726 г. Верховный тайный совет постановил собрать снова в Малороссии гетмана, сложить новые подати и брать только те, которые существовали при прежних гетманах. Суды должны были быть составлены из одних только малороссиян, с правом переносить дела в Малороссийскую коллегию. Постановление это не было приведено в исполнение, и во все время царствования Екатерины I делами Малороссии управляла Малороссийская коллегия. За это время Вельяминову удалось составить приблизительный свод малорусских приходов и расходов.

В октябре 1727 года Петр II разрешил Малороссии избрать гетмана, которым стал миргородский полковник Данило Апостол. При гетмане в качестве министра для государственных дел и советов был определен тайный советник Наумов. А в 1729 г. Петр II уничтожил Малороссийскую коллегию, отменив налоги и сборы, ей установленные, и разрешил собирать подати в скарб Малороссии на местные надобности.

Источники и литература

1. Макеев С. Взлет и падение гетмана Мазепы. // Совершенно секретно, http://www.sovsekretno.ru/articles/id/1498

2. Яковлева Т.Г., Мазепа – гетман: в поисках исторической объективности. //Новая и новейшая история, № 4, 2003.

3. Таирова-Яковлева Т.Г. Мазепа. – М.: Молодая гвардия, 2007.

4. Таирова-Яковлева Т.Г. Иван Мазепа и Российская империя. История предательства. – М., 2011

5. Субтельний О. Мазепинцi. Украiнський сепаратизм на початку XVIII ст. – Киiв, 1994

6. Бантыш-Каменский Д. История Малой России. – М., 1822

7. Лазаревский А.М. Описание старой Малороссии. Т. I. Стародубский полк. Издание второе // Под общей ред. О.Р. Вязьмитина  – Белые Берега: Группа компаний "Десяточка", 2008.

8. Евтушенко В.Ф. Очерк истории малороссийского казачества. http://zhurnal.lib.ru/e/ewtushenko_w_f/kazaki1654.shtml

9. История нашего края. Первая половина 18 века. http://unechaonline.com/history/hist1p18.html

10. Крашенинников В.В. Взгляд через столетия. – Тула, 1990

11. Крашенинников В.В. Очерки по истории Брянской земли: сб. науч. статей – Брянск: БОНУБ, 2008. http://libryansk.ru/files/izdaniya/krashen.pdf

12. Летопись Самовидца. http://www.st-kazak-polk.ru/istoriya

13. Костомаров Н.И. Руина, Мазепа, Мазепинцы. Исторические монографии и исследования. (Серия «Актуальная история России»). – М.: Чарли, 1995.

14. Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Том IV. – М., 1998

15. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. VI, тома 11—12. – М.: Голос, 1995.

16. Бушуев С.В., Миронов Г.Е. История государства Российского. Историко-биографические очерки. Книга первая. IX-XVI вв. – М.: Книжная палата, 1991.

17. Свод памятников архитектуры и монументального искусства России. Брянская область. – М., 1998

18. Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, т. 10 – СПб, 1878

19. Ригельман А.И. Летописное повествование о Малой России и ее народе и казаках вообще. – М., 1887

20. Поклонский Д.Р. Стародубская старина. Т.1. – Клинцы,1998.

21. Протченко З.Е. Земля Мглинская – родной край. – Брянск, 2003.

22. Кизимова С.П. Мглин. – Клинцы, 2015.

23. Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 8. Вып. I . – М., 1951

24. История Северной войны. – М., 1987

25. Величко С. Летопись событий о Юго-Западной России XVII в., т. III. – Киев, 1855

26. Грушевский М. Иллюстрированная история украинского народа. – СПб., 1913

27. Гончарова Л. Шведы на Стародубье. Московский журнал. № 5 (209). Май 2008

28. Гумилев Л.Н. От Руси до России. – М.: ДИ-ДИК, 1995

29. Государственное управление России в портретах. http://deduhova.ru/statesman/xvii/voevoda-vasiliy-borisovich-sheremetev

30. Широкорад А.Б. Россия и Украина. Когда заговорят пушки…– М.: АСТ, 2007

31. Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. – М.: Индрик, 1996.

32. Бузина О. Воскрешение Малороссии – Киев: Арий, 2013

33. Википедия

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

. 88